– Только не я. Я безразличен ко всем старейшинам и к их якобы мудрости. Мудрость, она здесь. – Он, не оглядываясь, указал себе за спину.

– Как-то на ересь смахивает.

– Это и есть ересь, юный болван. Но кто услышит ее? Ты мой первый посетитель за семь лун.

Старый гад становился моей любимой личностью в Конгоре, не считая Буффало. Потому, может, что он был одним из немногих, кто не тыкал мне в глаз и не спрашивал: это как это? Переплетенный в кожу фолиант (на своем собственном пьедестале и здоровенный, в полчеловека) открылся, из него ударили свет и барабаны. «Не сейчас!» – закричал он, и книга сама собой плотно захлопнулась.

– Записи старейшин там, сзади, шагай налево, иди на юг мимо барабанных скрижалей до конца. На документах Фумангуру будет значиться белая птица и зеленая печать его имени.

Коридор пропах пылью, бумажной гнилью и кошками. Я отыскал налоговые отчеты Фумангуру.

Сел в зале на стопку книг и поставил свечу на пол.

Налогов он платил много, и, сверившись с отчетами других, включая Белекуна Большого, я понял, что платил больше, чем требовалось. Его завещание, по какому он свои земли отдавал детям, было написано на листе папируса. А еще много маленьких книжек, переплетенных в гладкую кожу или ворсистую коровью шкуру. Его дневники, или свидетельства, или записи, а наверное, все это вместе. Тут строчка, гласящая, что разведение коров в стране с мухой цеце не имеет смысла. Там еще одна с вопросом: что же делать нам с нашим славным Королем? И вот такое:

«Боюсь, не будет меня здесь для моих детей, и не будет меня здесь скоро. Голова моя пребывает в доме богини Оламбулы, что оберегает всех людей благородного нрава. Но благороден ли я?»

Тут затеплилась во мне жалость, что не в силах я врезать умершему человеку. Старичок молча ушел. Зато Фумангуру:

«День Абдулы Дура

Так вот, старейшина Эбекуа отводит меня в сторонку и говорит: «Фумангуру, есть у меня для тебя известие из земель небесных палат мира загробного, какое меня трепетать заставило. Боги установили мир, и то же совершили духи вскармливания и изобилия с бесами, и теперь на всех небесах единство». Я сказал, что не верю этому, поскольку это требует от богов того, на что они не способны. Судите сами, боги не в силах покончить с собой, даже могущественный Сагон, когда попытался себя собственной жизни лишить, лишь преобразовал ее. Богам нечего открывать, ничто для них не ново. Нет у богов дара поражать самих себя, каким даже мы, копошащиеся в грязи, наделены в избытке. Что есть наши дети, как не люди, продолжающие поражать нас и разочаровывать нас? Эбекуа сказал мне: «Басу, я не знаю, как такое тебе в голову взбрело, только распростись с этим, и давай не будем больше с тобой заговаривать о подобных вещах».