– Нет, нет, нет, нет, нет и нет. Те немногие, кого я покинул, сюда прибыли. И к чему мне возвращаться? К комнате, в оплате какой за мной долг? К городу, где меня так часто таскали за волосья, что я состриг их? Собратьев по комендантскому Войску я убил. К собратьям, что ныне хотят убить меня?

– И в Долинго скакать дальше не к чему.

– Есть приключение. Есть этот малец, кого ты ищешь. Есть еще на что употребить мой искусный меч. А еще есть твоя спина, за какой явно глаз да глаз нужен, поскольку никому другому это и в голову не придет.

Смех мой был недолог.

– Когда я был молод, мать моя говорила, что мы спим потому, что стыдливая луна не любит, когда ее разглядывают раздетой, – сказал я.

– Глаза не закрывай.

– Они не закрыты. Это твои сейчас закрыты.

– Только я никогда не сплю.

– Никогда?

– Чуток, иногда вообще нет. Ночь приходит и уходит, как вспышка, я, может, и прикорну когда на два оборота песочных часов. Поскольку я никогда не чувствую усталости утром, то считаю, что вполне высыпаюсь.

– Что ты видишь ночью?

– Звезды. В наших краях ночь – это когда люди чинят зло врагам, кого днем они зовут друзьями. Как раз когда поиграть приходят ширы и джинны, люди и умышляют козни с заговорами. Дети растут в страхе перед ночью, потому как думают, что чудища придут. Вокруг этого столько всего наворочено: про ночь и темноту и даже про черный цвет, который тут и не цвет вовсе. Тут. Тут у зла нет неуверенности в том, чтобы нанести удар в самый полдень. Зато это оставляет ночь по виду прекрасной и по чувству прохладной.

– Почти стихи.

– Я поэт среди префектов.

Я думал, что бы такое сказать про ветер, тревожащий рябью речную гладь.

– Малец этот, его как зовут? – прошептал Мосси.

– Не знаю. Не думаю, чтоб кто-то побеспокоился имя ему дать. Он – Малец. Для многих драгоценный.

– И все ж никто не дал ему имени? Даже мать его? У кого он сейчас?

Я поведал ему историю про торговца благовониями и серебром. Он поднялся на локтях:

– Не эти омолузу?