Отправились мы до рассвета. Буффало то и дело кивал себе на спину, пока я не взобрался на нее, лег и быстро уснул. Проснулся я оттого, что моя щека терлась о жесткие волосы на груди О́го.

– Буффало устает нести тебя, – сказал Уныл-О́го, его громадная правая рука поддерживала мою спину, а левая подхватывала ноги под коленками.

Впереди скакали Соголон с девочкой и Мосси – один. Солнце почти зашло, расцветив совсем безоблачное небо желтым, оранжевым и серым. Вдали по обеим сторонам высились горы, но земля была ровной и поросла травой. Я не хотел, чтоб меня, словно дитя малое, на ручках носили, но и верхом вместе с Мосси ехать тоже не хотел, а пойди я пешком, так всех задерживал бы. Притворно зевнув, я закрыл глаза. Но тут он забрался мне в нос, и меня передернуло. Малец. Я едва не выскользнул из руки Уныл-О́го, но он подхватил меня и спустил на землю. На юге, но направляется на север, это так же точно, как и то, что мы на севере и направляемся на юг.

– Малец? – спросил Мосси. Я не видел, когда он спешился, и не заметил, что все остановились.

– На юге. Не могу сказать, как далеко. Может, день, может, два дня. Соголон, он на север направляется.

– А мы на юг направляемся. Встретимся в Долинго.

– Вы, похоже, чересчур уверены, – заметил Мосси.

– Теперь я уверена. Десять дней назад была не так уверена, пока не поехала и не сделала свое дело, так же как Следопыт едет и делает свое дело.

– Предлагаю хороший обмен, – обратился я к ней. – Ты рассказываешь мне, как ты своими познаниями дошла, а я тебе расскажу, как дошел – своими.

– Да, малец на «горячо», потом на «холодно». «Горячо» на один день, а потом раз – и «холодно». Никогда не пропадает, нет? Совсем не как у какого-то мальчишки, что слишком далеко убежал, и запах его просто пропал, словно он в речку погрузился, чтоб диких собак со следа сбить. Это не загадка, Следопыт, ты наверняка знаешь почему.

– Нет.

– Дом с человеком, что многим мне обязан, впереди. Мы останавливаемся там. И… дом человека…

Ветер сшиб ее с лошади, подбросил высоко в воздух и бросил на землю, распластав на спине. Дыхание вырвалось у нее изо рта. Девочка спрыгнула с лошади, побежала к Соголон, но ничто в воздухе пощечин ей не давало. Пощечину я слышал: звук влажной кожи о кожу, только ничего не видно, девочка дергала головой то влево, то вправо. Соголон подняла руку, защищая лицо, будто кто-то подступал к ней с топором. Мосси спрыгнул со своей лошади и бросился к ней, но ветер и его сбил с ног. Соголон упала на колени и ухватилась за живот, потом закричала, потом завопила, потом сказала что-то на языке, коего я не знал. Все это я видел раньше, как раз перед Темноземьем. Соголон поднялась на ноги, но порывом воздуха ее ударило по лицу, и она опять упала. Я достал свои топорики, но понимал: проку от них не будет. Мосси опять побежал к Соголон, и ветер опять сбил его с ног. Порыв ветра донес голоса: вскрик – одно дуновение, смех – следующее. Что бы то ни было, оно нарушало заклинание Сагномы, я чувствовал, как что-то на мне и что-то во мне пыталось спасаться бегством. Соголон прокричала что-то, снова на том же языке, когда ветер ухватил ее за шею и бросил на землю. Девочка, поискав вокруг палку, нашла камень и стала вычерчивать руны на песке. Пальцами своими она рисовала, процарапывала, копала и смахивала землю, выводя на ней руны, пока не сотворила из них круг, в центре которого сидела Соголон. Буйство в воздухе умерилось до обычного ветра, а потом и совсем стихло.