На ее зубах сверкнула белая пена с кровью. Мальчик отшатнулся, я увидел сломанного Иволгу, залитого собственной кровью, и отчаянно закричал, не желая смотреть, как мой друг умирает во второй раз.

Бабушка колебалась всего мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы воля Вестника обратилась к канону, оставив след, который тяжким бременем лег мне на плечи. Ленты света замелькали у его пальцев и обхватили бабушку, точно цепи, в локтях и коленях.

Судорога сковала ее мышцы под серой шкурой. Она взвыла от боли – и ее голос все больше напоминал человеческий крик, – а потом ленты света сжались, заставив ее вернуться в человеческую форму.

Ее воля ударила в мир, потянувшись к пламени для последней отчаянной атаки, повторяя судьбу мужа. В три шага Голос-Вестник оказался рядом с ней и ударил носком сапога ее в челюсть. Бабушка перекатилась и осталась лежать неподвижно, а шип ее колдовства растворился в узоре.

Я перевернулся на живот, стараясь прийти к ней на помощь, потянулся к колдовству, попытался призвать ветер, но все мои силы ушли на создание бури, огня и молний.

Мне удалось лишь создать пламя свечи на кончиках пальцев, которое направилось в сторону Вестника, когда тот повернулся, почувствовав мое колдовство, и с жалостью на меня посмотрел.

– О, Ольха, мой бедный бриллиант, глупый мальчишка, – сказал он, вынимая нож из-за пояса. – Я бы хотел быть добрым.

Он обошел меня, легко предотвратив попытку поджечь край его одеяния. Его колено надавило мне на спину между лопатками. Мягкая рука сжала левую руку, и я почувствовал холодное прикосновение ниже локтя, затем огонь и капли влаги. Он отпустил левое запястье, сжал правую руку и снова ударил ножом, и я ощутил отсутствие договора с призывающими-ветер, пустоту, которая, казалось, поглотила все воспоминания об Атар, Долине Правителей, словно все, что было построено в Ан-Забате, исчезло.

– Стисни зубы, – сказал он. – Теперь боль будет очень сильной.

Боль пронзила мое правое запястье, и крик вырвался сквозь сжатые зубы, пока Вестник заканчивал свою работу. Я ощутил последний удар, как обнаженный нерв, а потом успокаивающее издевательское тепло исцеляющей магии.

– Я сожалею, Ольха, – сказал он, и его слова прозвучали как далекое эхо, – но империя все еще в тебе нуждается.

Силы наконец покинули меня, сказалось действие исцеляющей магии, и я провалился в темноту.

Эхо звенящей стали и отчаянных криков вернули меня из темноты. Боли не было, хотя моими последними воспоминаниями являлись боль и Иволга, стоявший над телом моей бабушки.

Я заморгал от света факела. Теперь я снова находился в комнате с картой, мои руки были прижаты к бокам лентами мерцавшего света. Другие ленты удерживали бабушку, которая лежала на столе. Я попытался встать, но свет удерживал меня надежно, как железные цепи.