Его глаза невидяще уставились вперед, не на стену, но в прошлое.

– Просто удача, – сказал он. – Меня спасла удача. Спасла или стала моим проклятием. Когда я его нашел, я был уже почти мертв. Я уже тогда часто видел смерть, но когда она дышит тебе в затылок – это по-другому. Когда он спросил меня, хочу ли я жить… что тут скажешь? Мне было тридцать два года. Конечно, я, пропади все пропадом, хотел жить! У меня была… У меня была жизнь.

В этой фразе сквозила тоска. Я почувствовала ее и в своем сердце.

«У меня была жизнь».

– Семья? – прошептала я.

– Жена. Ждали ребенка. Впереди – будущее, ради которого стоит жить. Ради этого будущего я был готов на все.

Он произнес это с такой горькой обидой, будто ненавидел себя прежнего за такие мысли.

Думал ли он о той своей другой жизни так же часто, как думала о другой своей жизни я?

– Поэтому я согласился. Думал, он меня спасает. Я променял свою сломленную человеческую натуру на бессмертие. По крайней мере, я так считал. Но потом… – У него дернулся кадык. – Он не разрешил мне уйти.

– Не разрешил?..

– Поначалу из-за того, что я болел. Обращение – это… Орайя, молюсь всем богам, чтобы ты этого никогда не узнала. Честно. Я изо всех сил старался жить, но чтобы выцарапать мою новую личность из старой, потребовались недели. Месяцы. Но после этого я понял…

Он с трудом проглотил слова. Я положила ладонь на его обнаженную грудь в безмолвной поддержке, и его рука опустилась на мою, прижав, так что я чувствовала стук его сердца – учащенный от воспоминаний, хотя свой голос он старался сдерживать.

– Я был не единственным человеком, которого он обратил. Не единственным вампиром, которого он взял к себе. Он выбирал… – Райн повернул голову к стене, словно не хотел, чтобы я видела его лицо. – У него были свои вкусы, скажем так. Он был очень, очень стар. А когда кто-то живет почти тысячу лет, ему становится трудно находить себе развлечения. Становится непросто утолять разнообразный голод. Общаться с теми, кто им нужен, удерживать их внимание становится тяжко. Люди превращаются… всего лишь в забаву. А когда кто-то становится настолько влиятелен, когда он обретает столько власти над всем живым, у тебя нет выбора, кроме как позволить делать с тобой все, что им заблагорассудится.

У меня внутри свернулся ужас.

О Матерь…

Когда я впервые встретила Райна, он казался непоколебимым столпом силы – сначала физической, а потом эмоциональной. Одна мысль о том, что кто-либо использовал его таким способом… мысль о том, что кто-то заставил его испытывать настолько глубокий стыд, какой я слышала сейчас в его голосе, столько лет спустя…