– Ты страдаешь, дитя мое.

Даже не знаю, сочувствие ли было в ее голосе.

Вслух я ничего не говорила, но она услышала мой ответ.

– Мне ведомо горе, – мягко произнесла она. – Я знаю, что значит потерять половину своей души.

Половину своей души. Это действительно так и ощущалось. Когда он ушел, он забрал у меня больше, чем я думала.

Во тьме взгляда Ниаксии клубились грозовые тучи.

– Когда у тебя крадут такое, это и впрямь великая потеря.

Молнии поутихли, когда взгляд обратился на меня.

– Но, дитя мое, возможно, это еще и благословение. Такая чистая любовь, навсегда застывшая в своей невинности. Цветок, замерзший, едва распустившись.

Ее пальцы погладили мою шею, опустились на грудь, задержались – словно щупая мой человеческий пульс.

– Мертвый возлюбленный не разобьет тебе сердце.

Это такие чувства она испытывала к покойному мужу?

Если так, я ей завидовала, потому что она была не права. Мое сердце уже было разбито. За двадцать с небольшим лет ему пришлось выдержать тысячи ударов. Первый удар случился в ту ночь, когда погибла моя семья. А теперь я собственной рукой окончательно расколола свое сердце вдребезги.

Все, к чему я когда-либо стремилась, было теперь моим.

Сила. Власть. Можно было никогда больше не бояться. Можно было стать хищником, а не жертвой, охотником, а не добычей, правителем, а не подданным. Можно превратить себя в чудовище, которого будут бояться. Можно превратить себя в того, кого запомнят, а не угаснуть, прожив непримечательную смертную жизнь и быть забытым.

Все для меня.

Двести лет назад это же решение принял Винсент. Он пожертвовал всем.

И Ниаксия тоже. Ее горе стало ее силой. Она выковала из своего горя оружие, достаточно острое, чтобы высечь им из небытия новый мир.

Теперь я понимала. Так всегда и происходило. Любовь была жертвой, возложенной на алтарь власти.

Мой взгляд нашарил Винсента. Он не мигал и не дышал.