– Я жила в твоем доме, – вырвалось у меня.

Брови Элии слегка вздрогнули. Единственный признак ее удивления, да и то почти незаметный.

– Никак не думала, что ты запомнишь. А ведь ты была совсем кроха. – Она обвела взглядом комнатку. – Да, ты родилась здесь. В этой комнате. Тот день был… ох каким нелегким. Я сомневалась, что вы обе останетесь в живых. Делала все, чтобы спасти и ее, и тебя, но…

Она несколько раз моргнула, словно прогоняя память о прошлом.

– Как давно я об этом не думала. Вплоть до вчерашней ночи, когда Райн объявился здесь. Нахлынуло… столько воспоминаний.

Богиня милосердная, я тоже не думала, что кто-то посмотрит на меня так, как сейчас смотрела Элия. С любовью и грустью по нашему общему прошлому.

В голове роились вопросы.

– Как… почему… Моя мама…

У меня дрогнул голос. Я даже не знала, о чем хочу узнать прежде всего.

Обо всем. Хоть о чем-то.

Улыбка разгладила морщины вокруг рта Элии.

– Она была удивительной. И несносной.

– Мама ведь тоже была последовательницей Аседжи.

Не знаю, зачем я выпалила эти слова. Наверное, хотела показать тетке, что и я кое-что знаю о матери.

– Да. Это вообще была ее затея. Мы с ней выросли здесь, в человеческой части Вартаны. Обе были молодыми, порывистыми. А жизнь в Обитрах для людей нелегка. В Вартане было попроще, чем в Сивринаже или Салине, но по всему королевству существовали пределы, дальше которых человек ступить не мог. Алана всегда этому противилась. Она была своевольной девчонкой. Опасное качество для человека в ее положении. Она не желала учиться магии Ниаксии, зная, что достигнет лишь скромных успехов. И потому решила пойти другим путем.

– Путем Аседжи, – сказала я.

– Да, – кивнула Элия. – Единственная из богов, кто позволял пользоваться своими дарами всем жителям Обитр. Даже людям. Но для Аланы это значило гораздо больше. Ей нравилось, что Аседжа – богиня потерянных вещей. Алана считала, что все мы потерялись. Заблудились. И нужно, чтобы кто-то вывел нас. Мало-помалу я поверила в рассуждения сестры и стала учиться вместе с ней.

Я не заметила, как подвинулась ближе к Элии, словно хотела, чтобы ее слова проникли мне под кожу. Каждое слово оживляло красками старый портрет моей матери, нарисованный чернилами.

– Значит, моя мать была… целительницей? – спросила я.

– Нет. У меня это всегда получалось лучше. Алане не хватало терпения. И потом, сдается мне, целительство казалось ей слишком скромным ремеслом. Ей хотелось чего-то большего, чего-то внушительного. Она начала учиться колдовству и искусству прорицания. – Элия негромко рассмеялась. – Я всегда упрекала ее за то, что она выбирает самые бесполезные занятия и уходит в них с головой. Алана отвечала, что однажды они будут востребованы. Нужно лишь дождаться.