Я не заметила, как Ниаксия успела переместиться. Только что она парила передо мной, а в следующее мгновение уже оказалась возле Симона. Одной рукой она подняла его с земли, другой вырвала у него из груди изуродованный кулон.

Это было так неожиданно и грубо, что я тихонько вскрикнула и еще плотнее накрыла собой Райна.

Ниаксия разжала пальцы, даже не взглянув на обмякший, кровоточащий труп Симона, который с глухим стуком снова упал на землю.

Все ее внимание было поглощено изуродованным кулоном с вплавленными зубами, который она теперь держала в руках.

Лицо богини оставалось бесстрастным. Однако небо становилось темнее, а воздух – холоднее. Я дрожала то ли от холода, то ли от страха. Может, от того и другого. Я все так же склонялась над Райном и ничего не могла с собой поделать, хотя и сознавала бессмысленность моей позы.

Я не могла защитить его от гнева богини.

Пальцы Ниаксии водили по поверхности бывшего кулона и сломанным зубам, вплавленным в серебро.

– Кто это сделал?

Я не ожидала, что ее голос может звучать так… сокрушенно.

– Любовь моя, – сказала она. – Посмотри, в кого ты превратился.

Боль в ее голосе была столь неприкрытой и такой знакомой.

Нет, горе никогда полностью не оставляет нас. Оно не щадит даже богов. Две тысячи лет прошло, а она продолжала испытывать нежность к мертвому Аларусу.

Ниаксия резко вскинула голову.

Ее взгляд остановился на мне.

У меня исчезли все мысли. Пристальное внимание богини было разрушительнее любой природной стихии.

Кулон в ее руках исчез, а сама она вновь оказалась передо мной.

– Как такое случилось? – прорычала она. – Мои дети раздирают труп моего мужа ради своей жалкой выгоды? Какое вопиющее святотатство!

«Не молчи, Орайя, – настаивал голос внутри. – Объясни ей. Скажи что-нибудь».

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вытолкнуть слова наружу.

– Согласна, – сказала я. – Но я готова вернуть то, что по праву принадлежит тебе, Матерь. Кровь твоего мужа.