А вечером – пир!

С этого мы и начинали, не так ли?

Пир во дворце Одиссея.

Вот только теперь на троне, так долго пустовавшем, сидит сам Одиссей. А еще с фермы пришел его отец, который, как равный, сидит рядом с ним, и кресло Электры поставили на том же уровне, раз уж она представляет здесь своего брата, царя царей, так что на возвышении в конце зала сегодня тесновато. Найти менее знатных гостей сперва казалось непростой задачей – большинство из тех, кого можно было бы позвать, убиты, – но Электра заполнила зал приближенными микенцами, и Пейсенору с Эгиптием и Медоном удалось найти нескольких друзей, которые не слишком испугались последних событий и смогли прийти вовремя. В зале присутствуют несколько родственниц Урании, да и служанки все сплошь ее, поскольку служанки Пенелопы – те, кто остался в живых, – стараются не ходить по дворцу большими группами, опасаясь, что Одиссей, заметив их, вспомнит, пусть даже мимоходом, об их существовании.

Анаит спускается из храма вместе с несколькими охотницами, которые надели самую чистую одежду из всей имеющейся. Теодоры нет; она проводит поминальные обряды по своему командиру, по Семеле, по всем погибшим, и над холмами Итаки воскуряются благовония и звучит для теней ушедших погребальная песнь.

Эвриклея здесь, квохчет над Телемахом, который сидит чуть ниже отца. Телемах так навсегда и останется сидеть на этом месте – чуть ниже отца, – а Эвриклея даже не понимает, что сегодня ее последний пир и завтра Одиссей произнесет те слова, что всегда так хотелось сказать Пенелопе: «Дорогая нянюшка, в награду за свою службу пришло тебе время отправиться отдохнуть на маленькую отдаленную ферму…»

Пришел и свинопас Эвмей, которому впервые довелось сидеть с такими знатными господами; впрочем, те, изрядно повеселевшие после крепчайшего из найденных Уранией вин, не особо жалуются на идущий от него душок.

Автоноя наблюдает за всем, стоя в дверях кухни, на своем привычном месте, которое она столько лет охраняла. Завтра она попросит дать ей свободу, и Пенелопа выполнит просьбу, спросив затем Автоною, не хотелось бы той заняться торговлей, завести множество полезных связей во всех отдаленных портах, и Автоноя скажет, что обдумает это, – не сейчас – но, когда время придет, она действительно это обдумает. На бедре у нее висит нож. Его она будет носить до самой смерти.

Служанки Электры немало потрудились, помогая вывести тяжелый запах крови в залах; наиболее стойкие следы произошедшего постепенно скрываются за свежими мазками охры и благородного черного цвета, изображающими, возможно, некую новую часть легенды об Одиссее: очередной героический поступок, очередную гениальную затею человека, абсолютно, безоговорочно способного защитить свое царство от кого угодно.