Старые легенды исчезают, стираясь вместе с алыми и желтыми линиями.

Барды уже пытаются набросать несколько новых песен, выпытывая отдельные подробности возвращения Одиссея домой у его советников. Со временем их доработают, кое-что изменят, тут допишут строфу, там добавят героическое деяние… Я буду направлять их на этом пути, и со временем песни, которые они поют, станут чарами, что я плету, силой, которую ищу. И само собой, я буду участницей этой истории. Может, и не настолько значимой, как следовало бы могущественной богине, но довольно заметной. Иногда лишь это и остается, когда сделан последний ход.

Кстати, о богах: некоторые из них пришли на этот пир. Гера всего на одну ночь сбежала от всевидящего взгляда Зевса и теперь гордо восседает у очага, разряженная в нелепую ляпис-лазурь и золото. Утверждает, что изображает смертного купца, но выглядит настолько смешно, что, даже несмотря на скрывающие чары, люди с трудом отводят взгляд от ее чужеродной фигуры. Ее накажут за то, что осмелилась повеселиться, провести одну-единственную ночь в радости, – но это будет позже, а сейчас дворец приветствует ее, царицу цариц, повелительницу тайн, покровительницу жен.

Афродита заглядывает всего на мгновение, морщит носик и заявляет: «Они что, не могут приготовить ничего, кроме рыбы?» – после чего исчезает в облаке чудесного аромата. Но и этого довольно, чтобы пара, до того нерешительно искоса бросавшая друг на друга заинтересованные взгляды, вдруг направилась в сад.

Я закатываю глаза, наблюдая ее уход и его последствия, и оглядываюсь в поисках остальных. Того, встречи с кем я боюсь, нигде не видно. О, Арес еще не раз возникнет на пороге этого дворца, с усмешкой на окровавленных губах и мечом в руке, но внимательным он бывает лишь на некоторое время, столь же короткое, как и его отвратительный кинжал, и к тому же не питает интереса к мудрым сказаниям и подвигам женщин. Именно поэтому – возможно, исключительно поэтому – я всегда буду сильнее него.

Артемида неловко стоит у стены, скрестив руки на обнаженной груди; колчан на бедре, видимо, служит привычным украшением, которое забыли снять, ведь ее лука нигде не видно. Я проскальзываю поближе к ней, замечая, что ее нагота, такая естественная в лесу, здесь, в цивилизованном месте, несколько обескураживает, и шепчу:

– Ты останешься ненадолго?

Она качает головой:

– В песнях мужчин нет ничего хорошего, а женщины здесь… теперь ведут себя по-другому.

– Но здесь все-таки можно обрести силу, стоит только присмотреться. Даже мужчины могут научиться славить твое имя.