Анаит, моргая, переваривает эту информацию, коротко кивает, снова скрывается в палатке, а затем едва ли не толчком выпихивает оттуда Электру, нисколько не заботясь о том, мешает ли ее трудам царевна или любой другой, осмелившийся вторгнуться в ее вотчину.

Электра раздраженно смотрит на Пенелопу, так как не любит надолго отходить от постели брата, но, поскольку Пенелопа – царица, а царицам нельзя демонстрировать свое раздражение, девушка с пышущими жаром щеками направляет свой гнев на отвернувшегося Пилада.

Пенелопа ловит кузину за запястье. Электра чуть ли не подпрыгивает, не срывается от такой бесцеремонности, но все-таки сдерживается, засомневавшись. Пусть хватка и крепка, но она не причиняет боли, не угрожает. Скорее, служит якорем, помогает взять себя в руки, прийти в равновесие, ведь ее сердце в это мгновение, возможно, чувствует биение другого, близкого, и готово застучать с ним в унисон.

– Твой гребень, – выдыхает Пенелопа. – Могу я взглянуть на твой гребень?

– Что?

– Твой гребень. Тот самый, которым ты расчесываешь брату волосы. Тот самый, который помогает успокоить его, когда его сон тревожен.

Пенелопа не отпускает руки Электры, и сейчас, похоже, царевна этому радуется, ощущая поддержку, когда другой рукой ищет нужное в складках наряда. Она едва не роняет маленький предмет из полированной раковины, неуклюже опуская его в раскрытую ладонь Пенелопы. Пенелопа поворачивает его то одним боком, то другим, подносит к свету, а затем тихо зовет:

– Анаит! – Движение внутри палатки, и вот жрица появляется снова, и откровенно неуважительный вопрос едва не срывается с ее губ, остановленный лишь присутствием такого количества царственных особ. Пенелопа одаряет ее безмятежной улыбкой. – Не могла бы ты взглянуть на это, пожалуйста?

Анаит изучает протянутый ей гребень, открывает рот, готовясь высказать что-то в высшей степени невежливое, и вдруг замирает. Та же идея, что уже нашла место в голове Пенелопы, осеняет теперь и жрицу, и хотя было бы чудесно приписать это моей божественной силе, признаюсь честно: тут им помогли только собственные знания. Анаит берет гребень, разглядывает острые кончики каждого зубца, подносит его к лицу, нюхает, приближает к губам, лижет, катает вкус на языке. Смотрит на Пенелопу, улыбается, кивает всего раз и возвращает гребень царице Итаки.

Круг женщин, образовавшийся вокруг этой сцены, привлеченный историей, которой они не понимают, раскрывающейся тайной, которая зовет их, как зовут поэты любого, кто подставляет уши. Пенелопа отпускает запястье Электры, и микенка шатается, едва не падая, в свою очередь хватая Пенелопу за руку и сжимая ее, сжимая как можно крепче, заглядывает в ее глаза и шепчет: