– Приена, Теодора, Эос, полагаю, нам следует немного прогуляться в компании Рены, – говорит Пенелопа.

Рена быстро поднимается, разглаживает подол юбки, кивает Приене, когда та, выскользнув из темноты, встает рядом с ней, а Теодора занимает позицию с другой стороны. Электра отворачивается, и Пилад, который все еще держит ее, подбородком указывает Ясону следовать за женщинами, отходящими от костра.

Я ловлю луч звездного света и, добавив ему яркости, пускаю над их головами, когда они заходят глубже в лес. Теодора прокладывает путь между неровными камнями, сквозь хлещущие ветви к берегу ручья, где деревья и скалы расступаются достаточно, чтобы приоткрыть кусочек звездного неба. Приена встает за спиной у Рены. Эос стоит рядом с Пенелопой. Ясон – в паре шагов, молчаливый свидетель этой сцены, но не участник.

Рена поднимает лицо к небу, закрывает глаза, позволяя себе окунуться в эту ночь, ощутить легкий ветерок, красоту, разлитую в воздухе, тяжесть собственной прекрасной плоти. Пенелопа смотрит на нее долгое мгновение, а потом говорит:

– Удовлетвори мое любопытство. Если ты не против. Это Менелай попросил тебя отравить Ореста?

Рена лишь слегка приоткрывает глаза и отвечает так, будто уже мертва и сейчас далеко отсюда, бредет по покрытым туманом полям высохшей пшеницы.

– Не напрямую. Но он командует Клейтосом, а тот знает меня еще с прежних времен. Она спасла меня, знаете. Клитемнестра. Она спасла всех нас. Я была ребенком, когда она нашла меня, уже предназначенную… в подстилки для какого-то старика. Она забрала меня, умыла лицо, расчесала волосы, нарядила в одежды ее дочери, втерла масло в кожу. Она была… она была невероятно красивой. Когда Агамемнон царствовал в Микенах, женщины были просто… плотью. Их швыряли то одному псу, то другому, как старую погрызенную кость. Но когда он уплыл в Трою, она положила этому конец. Вернула прежние порядки, по которым любой мужчина, взявший женщину без ее согласия, даже самую последнюю рабыню, будет сам наказан за это, не она. Мужчины ненавидели это, использовали против нее, но мы… Я… я любила ее. Мужчины дают женщинам власть, и женщины жертвуют другими женщинами, чтобы ублажить мужчин. Но не Клитемнестра. Она была настоящей царицей. Она могла бы попросить меня о чем угодно – вообще обо всем, – и я была бы рада услужить ей.

Фурии кружат в вышине, пытаясь снова поймать эхо крика Электры, пародируя, коверкая звук, – но не могут уловить сути и визжат: «Мама, мама, мама!» И тут я понимаю, что другие тоже смотрят, подглядывают на залитую звездным светом поляну. Вот стоит Артемида, пальцы ног в ручье, лук со спущенной тетивой на боку, голова опущена, словно она вот-вот нырнет в поток. И Афина тоже ждет на краю прогалины, положив шлем у ног и воткнув копье наконечником в землю. Они пришли не ради Пенелопы и даже не ради Электры, или ее брата, или фурий, ярящихся над нами. С некоторым удивлением я понимаю, что они здесь из-за Рены. Явились ради невоспетой служанки богини.