–
– Ты спала, – отвечает Пенелопа, пожимая плечами. – Даже тебе приходилось спать. Ты переодевалась. Ты мылась. Нужно всего несколько мгновений, чтобы смазать зубцы маслом и вернуть гребень на место.
– Но как? – рявкает Электра еще громче, уже почти с ужасом, в шаге от срыва; она сдерживает судорожный вздох, проглатывает его. – Как?
– Ты охраняла доступ к брату, но не к себе. – Пенелопа пытается быть терпеливой. Когда-то она пыталась быть терпеливой со своим сыном Телемахом, и он ненавидел ее за это. И теперь она не знает, как проявить доброту, не вызвав недопонимания. – Когда ты ухаживала за братом, служанки ухаживали за тобой. В Микенах. И на Итаке. – Она вежливо протягивает руку Автоное, которая в нетерпении ерзает рядом. – Расскажи моей сестре то, что ты рассказала мне.
Автоноя без страха смотрит в глаза Электре. Из нее вышла бы замечательная царица, не будь она продана в рабыни.
– Жрец Клейтос. – Губы Электры презрительно кривятся, но она сдерживает желчное замечание. – Мы пришли к нему, чтобы осмотреть его комнату, подозревая, что он не на твоей стороне. Он не впустил нас, когда мы постучали в первый раз, заявив, что молится. Но когда мы пришли снова, он позволил войти. Я тогда задумалась, что он прячет или кого. Кто в нашем дворце мог бы прийти к этому знатоку масел и притираний. В воздухе висел запах: наверное, благовония, которые используют для религиозных ритуалов или их видимости. У нас на Итаке нет таких чудных благовоний, и их запах засел у меня в носу. Я и учуяла его на ней.
Палец без всякой злобы или сожалений указывает на Рену.
Микенская служанка все это время тихо сидит на краю света от костра.
Дело служанки – всегда тихонько сидеть в тени.
– Электра, – спрашивает Пенелопа, – кто из служанок отравился в Микенах?
– Рена. – Голос Электры скрипит, как наждак, застрявший в ее горле. – Это была Рена.
– Рена и Пилад. Не считая Ореста, пострадали лишь эти двое. Конечно, мы полагали, что они съели или выпили то же, что и Орест, но какие есть варианты? Либо они… тесно общаются с твоим братом, близки, если так можно сказать… либо отравительница, впервые взявшись за дело, была еще неопытна и отравилась сама.
Никто не ахает. Никто не кричит «какой стыд» и не падает в обморок. Некому заниматься всем этим сейчас, когда безжалостная правда подводит конец всему. Рена смотрит на Автоною, словно вот-вот кивнет как служанка служанке в знак признания, который от равных зачастую ценнее, чем от всех этих царственных особ.