— Но нам еще нужно просить деньги для семьи, — нервно ответил Белыш.

Сирена напряглась, а затем еще добрее сказала:

— Об этом не волнуйтесь, я дам вам денег для семьи.

Санитар, тоже умевший подступиться к детям, увел их из отделения клиники. Тогда Сирена обратила все свое внимание на Шоле.

— Вы будете не из их семьи?

— Нет, мэм, — будь это так, Шоле боялась бы за себя. Во властном взгляде Сирены стояло леденящее и бесконечное выражение. Она боялась этой женщины, о которой наслушалась столько всего, что теперь казалось бессмыслицей. Эта встреча была ошибкой, ей хотелось убраться как можно дальше. Сирена открыла сумочку и достала две банкноты. Вложила ей в ладонь.

— Это вам, — с этими словами она снова взглянула на работу Небсуила, и Шоле испугалась, что она распознает его подпись, как на лице Измаила, изобличит ее и подвергнет величию своего наказания. Взамен Сирена улыбнулась искренней и многогранной улыбкой, полной тепла. — Это вам, за доброту. Дальше о них позабочусь я, — она пожала Шоле руку и прибавила: — Прощайте, дорогая моя.

Шоле отпустили, и ее злость и ненависть только обострились, когда она ушла. Ранее неведомая ей материнская гордость гневно отпрянула от такого обхождения. Приют слепых она покинула, барахтаясь в омуте презрения, унижения и тоски.

К темноте она приняла твердое решение отнять его у этой высокомерной суки. Шоле отвращала сама мысль об Измаиле, отданном на произвол странных сексуальных прихотей Сирены. Он порассказал об аномальных аппетитах, какие ему приходилось утолять, и о том, что он искал возможности сбежать. Что ж, вот она и представилась. Измаил стал самостоятельным человеком, весь Эссенвальд лежит у его ног. Надо только вырваться из голодной хватки этой страстной женщины. Шоле напугала ее очевидная способность к любви. Об этой черте он не упоминал никогда.

Ей не стоило беспокоиться. Дом Сирены был хрупок.

Измаил увидел их, как только подошел к машине. Эти глаза, способные на многое, не умели лгать, и выражение в них сейчас было противное тому, чего он ожидал. Тому, что заслужил. Радостное восхваление его гения осталось позади в тот же миг, когда он сел и за ним закрылась дверца. Звуки снаружи приглушились и отскочили от обивки безразличного салона.

Он не мог поверить в холодность Сирены; такая вызывающая и ужасно несправедливая. Даже Гертруда выказала в машине по пути домой больше тепла. Не этого он ждал. Несколько дней он находился в страшном волнении и тревогах. Чуть не погиб, потрудившись во славу города. Города, который питал закрома Сирены и ее семьи. Он вернулся с победой, и все чествовали его оглушительный успех. Но она смотрела на него как на незнакомца.