— Но, мадам, — сказал он всего раз перед тем, как он озвучила все последствия привлечения полиции и Гильдии лесопромышленников.

Пропало и многое другое. Включая чековую книжку для далекого и неиспользовавшегося счета со сбережениями, которые она припрятала и даже позабыла. Узнав, сколько денег испарилось, она навестила банк и закрыла все такие счета.

Тривиальная сумма в сравнении с ее настоящими активами. Но целое маленькое состояние для того, о чьих расходах и так хорошо позаботились. Она обеспечила ему ежемесячный доход. И что он мог делать — или делал — с таким количеством денег? Попроси он, она бы сама отдала их с радостью. Но нет, он избрал презренный путь и испортил все, что между ними было. А теперь помпезный вор требовал поклонения.

Ужин той ночью был фарсом. Несварение, поданное на серебряной тарелочке. Аппетит, покрошенный безукоризненными приборами. Весь тот день они не встречались до самого удара в гонг. Гертруда переживала в библиотеке над книгой, которую не получалось читать. Сирена тихо ярилась и втайне наслаждалась временем перед тем, как выдвинуть обвинение. Это показалось новой черточкой в и без того многообильном характере. Она подозревала в ней прямой генетический вклад Лоров и наслаждалась воссоединением с семьей. Измаил дулся и напивался до упаду. Через некоторое время виски и немалая усталость сообща перенесли осоловелый фокус с мести на Шоле. Он знал, что сегодня пойти к ней не может, но планировал быть там завтра же — а может, и впредь.

За столом его опьянение и похмелье проходили друг через друга и желали быть понятней его самого. Он вцепился в лакированное красное дерево и уставился в дымящийся суп. Гертруда попыталась поколебать ледяную атмосферу.

— Должно быть, ты впервые ешь сытно за всю неделю, — сказала она, отмахиваясь от молнии из глаз Сирены на другом конце стола. Измаил съел еще пять ложек и только тогда услышал ее голос.

— Тчно, — он попытался сосредоточиться на ее невесомом лице. Взглянул на Сирену, а потом быстро обратно в тарелку.

Гуипа деликатно раскладывал на боковом столике по идеально подогретым блюдам с золочеными каемочками цесарку и овощи. Подал на стол, затем отстранился, чтобы беззвучно нависать.

— Твоя любимая, — сказала Гертруда.

— Тчно, моя лбимая, — Измаил показал на Гуипа. — Он эт знает, — вдруг он увидел свою руку и указательный палец. — Вы не пврте, какая у мня есь сила, — он помахал рукой Сирене, аккуратно препарирующей свое мясо. — Ты не пвришь.

Он постучал пальцем по груди, словно пытался оживить миниатюрное сердце.