Атмосфера в машине неуклонно близилась к ледниковой. Когда они добрались до дома, все уже молчали. Попытки Гертруды поднять настроение падали на бесплодную почву. Замечал он и то, как шофер стрелял надменными взглядами в зеркало заднего вида.

Слуги и то приняли его с большим радушием и торопливо внесли сумки.

— Гуипа, думаю, Измаил в настроении для ванны. Наполни-ка для него, пожалуйста, — сказала Сирена, затем обернулась к друзьям.

— Я вернусь меньше чем через час, — она чуть улыбнулась и покинула прихожую. Гертруда зримо смешалась.

Измаил же был в ярости.

— Какая муха ее укусила? — рявкнул он после ее ухода.

Гертруда пропустила вопрос мимо ушей.

— Буду ждать в библиотеке, когда ты освободишься, — сказала она.

Снова им пренебрегли. Он схватил шляпу и протопал по лестнице в ванную. Гертруда печально проводила его взглядом и покачала головой. С самого возвращения он ни разу не спросил о Ровене.

Он отмокал в огромной ванне, злился и репетировал всевозможные ядовитые нападки. Кипел под белой пеной обеззараживающего мыла, так многозначительно выложенного для него. Примерял злобные взгляды и душераздирающие нотации о ее несправедливости и бесчувственности. Пальцы на руках и ногах поджимались и скребли эмаль, а выражения становились все более жесткими и личными. «Как она посмела», — чуть не проронил он вслух. После всего что он для нее сделал. Если б он мог обратно вырвать зрение из слепой суки, так бы и сделал, чтоб она молила о пощаде. На клятых коленях. Он выпил виски, пристроившийся у локтя, и бессильно пнул по воде.

Сирена же убеждалась во всех нестыковках, обнаруженных во время описи. В сотый раз перепроверяла, что это не ошибки: просчеты в ведении расходов или ненароком пропавшие драгоценности. Объективно измерив жизнь через лигатуры имущества, она смогла занять далекую моральную высоту. Точку, откуда обозрела ранее не подвергавшийся сомнениям механизм своей любви к Измаилу и их жизни вместе. Она увидела, что многое из внешне искреннего континуума на самом деле склепано обстоятельствами. Их ежедневное равновесие было никаким не равновесием, а асимметричной выдумкой, державшейся исключительно на ее вере. Пропавшие предметы окончательно склонили весы ее перекошенной перспективы, их призрачное тяжелое волнение взломало иллюзии.

Бабушкин жемчуг жил в ее мыслях злее, чем когда-либо существовал на деле. Безупречное отсутствие по-настоящему ранило и превращало непонимание и неверие в гнев и презрение. Она возвращалась к Чакрабарти. В этот раз выставила скукоженному человечку ультиматум. Она хотела вернуть жемчуг любой ценой — и он поможет в поисках. Она сказала, будто «знает», что он непричастен к похищению сокровищ напрямую, но сможет найти причастного и избавить ее от хлопот общения с полицией. Если драгоценности вернутся, его репутация останется не задетой.