– Я и помыслить не мог, что такое возможно.

– Я тоже, но времена меняются.

Я задумался, была бы наша встреча иной, если бы предыдущая тоже прошла по другому сценарию, или это ничего бы не изменило. Каким был бы голос Джованни? Встал бы друг рядом со мной? А потом я задумался, не пал бы Джованни жертвой нынешних событий, если бы я тогда помог его кузену, не обвинили бы его в опасных связях с нашей семьей?

– И какой монетой калларино отплатит тебе за неспособность защитить меня? – спросил я.

– Я получу пост второго министра в Министерстве дипломатии Каллендры.

– Но твоя семья нобили ансенс. Тебя не могут избрать.

– Нобили ансенс набирают силу в Наволе. Мы взяли много мест в правительстве, которые раньше принадлежали вианомо.

– Что ж, рад, что это кому-то пойдет на пользу. – Я пытался говорить небрежно, но не мог сдержать горечь.

– Это не имеет значения, – сказал Джованни. – Тебя в любом случае осудят. Это для зрелищности, для того, чтобы люди возненавидели вас. Некоторые до сих пор вам сочувствуют.

Я удивился:

– Я думал, все уже мертвы.

– Многие – да. Но осталось немало архиномо – и, конечно же, вианомо, – которые помнят старые услуги. И потому тебя публично унизят и признают изменником.

– Но это неправда! Как сможет калларино доказать ложь?

– Чи, о чистосердечный Давико. Мы здесь не для того, чтобы доказать истину или ложь. Мы ун спетакколо. Развлечение. У каждого из нас своя роль. Свои реплики. Свои песни и шаги. Все распланировано.

Прежде чем я смог ответить, с галереи донеся шорох, сопровождаемый нарастающим бормотанием.

– Калларино, – прошептал Джованни. – Он идет.

Посох первого министра гулко стукнул о мрамор. Другой раз, третий, призывая собрание к порядку. Раздался голос, председатель огласил цель заседания Каллендры:

– Архиномо ди Регулаи обвиняются в заговоре против Ла Читта Република да Навола[68] Обвиняются в том, что хотели получить выгоду Скуро, продав нас в подчинение империи Шеру.

Несколько голосов потребовали моей казни, но я услышал и громкий ропот, а потому воодушевился. Многие были обязаны нам своим состоянием – нашим ссудам, нашей поддержке, нашей дружбе, – и, услышав этот ропот, я подумал, уж не переиграл ли калларино сам себя.

– Этот человек, этот слуга Амо, Давико ди Регулаи да Навола, обвиняется в государственной измене, – закончил свою речь председатель.