Смех зазвучал громче.

Джованни поспешил развить успех:

– Ум нашего малыша Давико не создан для заговоров. Я сам играл с ним в карталедже – и ни разу не видел, чтобы он разыграл ловкую карту.

Снова волна смеха по всей Каллендре.

– Это было все равно что играть с ребенком, – сказал Джованни. – Играть в карталедже с недоумком.

Снова смех.

Джованни воодушевился, и его речь набрала силу:

– И потому я скажу еще раз: Давико ди Регулаи – такая же жертва интриг своего отца, как и все мы. Его преступление состоит не в том, что он плел козни, а лишь в том, что он родился архиномо ди Регулаи. Какие бы изменнические планы ни лелеял его отец, этот мальчик, сидящий перед нами, – не скрытая карта, а всего лишь принц шутов.

Все снова расхохотались. Я чувствовал, как пылает от стыда мое лицо. Первый министр стукнул посохом, призывая собрание к порядку.

– Быть может, он и не участвовал в планировании, но он отнюдь не невинен, – сказал Гарагаццо, когда толпа утихла. – Он не противился. Он никому не рассказал, никого не предупредил. Значит, он участвовал в заговоре.

– Как инструмент – возможно, но не более того, – возразил Джованни.

– Как соучастник, – сказал генерал Сивицца. – Которого мы не можем просто отпустить.

Ропот вырос и вдруг умолк. Вскоре я понял почему: наконец заговорил калларино.

– Эти свидетели высказались, – произнес он подчеркнуто нейтральным тоном. – Есть ли другие, первый министр?

– Я свидетель, – откликнулся парл. – Он пришел ко мне по просьбе своего отца. Может, он и был пешкой, но его это устраивало.

– Я не говорю, что он невиновен, – парировал Джованни. – Я говорю, что он не представляет опасности. Уж конечно, в этом огромном зале найдется место для милосердия. Меры милосердия для того, кто оказался замешан в заговорах, которых не понимал. У меня есть кузен, который однажды оказался причастен к заговору против Регулаи, и должен сказать, что это отнюдь не то же самое, что быть главарем, а потому, пусть этот человек и отказался заступиться за моего кузена, я считаю, из милосердия мы должны различать того, кто следует, потому что слаб, и того, кто ведет, потому что силен. Я не говорю, что он невиновен, – завершил свою речь Джованни. – Но я прошу для него меру милосердия.

Вновь заговорил калларино:

– Что вы скажете? Заслуживает ли эта тварь милосердия? Или жалости? Обсудите это друг с другом.

Зазвучали голоса – Каллендра решала мою судьбу. Я услышал, как меня предлагают отпустить и как предлагают четвертовать. Я наклонился к Джованни.

– Должен признаться, мне не слишком понравилась твоя защита.