Светлый фон

Вздрогнув, я отполз подальше от решетки.

– Жрал дерьмо! Жрал дерьмо! Жрал дерьмо!

Его слова обрушивались на меня, гулко отскакивали эхом от каменных стен, кружили. Я скорчился в центре этого яростного урагана.

– Я жрал дерьмо – и улыбался Девоначи ди Регулаи!

Влажный звук со стороны лохани стал единственным предупреждением. Что-то врезалось в стену рядом со мной, легкое и твердое. Куриная кость? Я пригнулся, съежился, закрыл руками голову.

– Мы…

– Я жрал дерьмо!

Что-то тяжелое ударило в плечо. Я вскрикнул от боли, а рука онемела.

– Я тут ни при чем! – Я попытался укрыться, не зная, откуда прилетит следующий снаряд. Что еще может швырнуть калларино? – Я ничего такого не делал.

– Его кровь! Его потомство! Его семя!

Что влажное и мерзкое плеснуло мне в ухо.

– Он заставлял меня улыбаться и кормил дерьмом! Но теперь ты мой сфаччито фескато, и ты за все заплатишь, пес!

Я не сомневался, что он сейчас ворвется в камеру и убьет меня.

Ужасно быть жертвой такой ярости, и все же – знаю, вы сочтете это странным – в то мгновение, съежившись и прикрывшись руками, слепой и уязвимый, я увидел – как не мог видеть, когда имел глаза, – что калларино сидит в клетке, такой же темной и стылой, как моя.

Несмотря на свои победы, он жил не радостями настоящего, но обидами прошлого. Борсини Амофорце Корсо жил, скованный воспоминаниями о том, как подчинялся моему отцу. Его преследовали призраки.

И, увидев это, я также понял, что он слаб.

Я считал его могущественным. Считал опасным – и он, безусловно, был опасен, – однако в те мгновения я осознал, что этот беснующийся человек не властен над самим собой, не властен над ненавистью к отцу и ко мне и что он не в силах оставить позади прошлое, над которым одержал победу. Этот человек заполучил Палаццо Регулаи. Убил всю мою семью. Захватил все наши земли, склады, виноградники и деньги.

Он правит Наволой.

И по-прежнему чувствует хватку моего отца на своей шее.

На мгновение я испытал жалость и даже нечто вроде холодной радости, сознавая, что эта память не отпустит его и что даже я – несмотря на мое ужасное состояние – имею над ним некую власть.