– Его глаза…

– Его глаза…

И так далее. Я знал все реакции и эмоции этих людей, потому что их чувства были притуплены, а мои – остры, однако их ужас ничего для меня не значил. Они считали меня чудовищем, но я не возражал. Я сам считал себя чудовищем.

Оставленный гостями в покое, я подслушивал их разговоры, накатывавшие волнами наволанской речи. Теплые голоса флиртующих женщин. Гордая похвальба красующихся мужчин. Взаимные уступки негоцциере и мерканта. Мир, в котором я вырос.

– Два нависоли за ярд!..

– …Вы видели «Молочницу»?

– Старую комедию Арестофоса?

– Да, но Дзуццо ее переосмыслил…

– Сиа Девина, вы с каждым днем все красивее…

– Аво, честное слово, ты преувеличиваешь. У меня есть служанка из Ромильи, и она в жизни никого не укусила…

– Мрамор вниз по реке в Венну, за полцены, означенной ди Корто…

Когда у меня были глаза, я не замечал, как текут разговоры. Кто ведет, а кто внимает – и что это говорит о силе собеседников. Но теперь я слушал; я перестал быть участником, не пытался найти просвет для собственного голоса, чтобы продемонстрировать мой интерес или ум; ни одна из десятков иных причин более не заставляла мои губы издавать звуки. Оставленный на обочине чужих бесед, я слушал – быть может, впервые в жизни. В словах не было смысла, они описывали мир, который перестал быть моим, но сами голоса завораживали. Тона и ритмы были почти музыкальными, фразы сплетались, звучали то громче, то тише в теплом вечернем воздухе. Мужчины горделиво гудели, женщины восхищенно щебетали. Мужчины сталкивались рогами, как быки. Женщины кололи, как стилеты.

Внезапно музыка разговоров резко изменилась. Кто-то важный пробирался сквозь толпу, разрезая веселье, как нос корабля режет воды Лазури. Речи замирали, сменяясь шелестом одежд. Люди кланяются, понял я.

– Мой господин! Парл! – Голос калларино гудел от радости. – И снова добро пожаловать в Наволу!

Шелест ткани поведал мне, что калларино тоже низко поклонился.

– Патро Корсо! – прозвучал ответ. – Город еще красивее, чем был во время моего последнего визита! – Это был не голос Руле. – Мои поздравления в честь дня имени.

– Вы очень любезны, – самодовольно отозвался калларино. – Для нас честь принимать вас.

Это определенно был не молодой парл, которого я знал. Голос звучал ниже, гудел уверенностью, казался знакомым…

Граф Делламон.

Я едва не рассмеялся. Ну конечно, первый министр стал парлом. Человек, больше всех поддерживавший Руле, обернулся голодным волком. Каззетта был прав. Делламон слишком властный, чтобы остаться в тени порывистого молодого наследника.