Фурия фыркнула:

– Не я. Мое клеймо выглядело бы симпатичнее. Калларино ведом эмоциями. Он сломя голову мчится по путям, которых не намечал, а добравшись до цели, злится.

– Так ему и передам.

– Я сама ему это говорила. – Она повернула мое лицо в другую сторону, затем обратно. – Вы похожи на существо, выползшее из Невидимых земель Скуро. – Она опустила руку. – Я бы не стала так обращаться с вами, Давико. Я бы никогда такого не сделала.

– Однако вы не возражали.

– Я как пшеница на зимнем ветру.

– Авиниксиус. Думаю, вы получили больше, чем пшеница.

– Ведь я наволанка. – Фурия рассмеялась. – Будь вы вполовину таким умным, когда у вас были глаза, все могло бы обернуться иначе.

– Вы хранили бы нам верность?

– Не говорите мне о верности. Я даже не входила в доверенный круг вашего отца, но предупредила его. Он не стал слушать.

– Я в это не верю.

– Най? Вас я тоже предупреждала.

Я вспомнил все наши встречи.

– Фаланги пальцев. В мой день имени.

– Верно. Вас никто не боялся, Давико. Девоначи не хотел понять, что вы не тот сын, который ему нужен. Вы были хорошим мальчиком, с милой собачкой и очаровательным пони – и вас никто не боялся. Вы не из тех, кто склоняет других к своей воле. Девоначи был великим человеком, но, когда дело касалось его сына, он становился слепее, чем вы сейчас. У него было столько планов, столько идей; он постоянно размышлял, какую форму придать окружающему миру. Он верил, называя вас своим наследником, что вы годитесь на эту роль, и полагал, что другие тоже в это поверят. И подчинятся ему. Он многое видел четко, но он слишком сильно вас любил. Это его и погубило.

– А у вас нет подобных слабостей.

– То, чего мы желаем, и то, что имеем, – разные вещи. Люди об этом забывают. Я – нет.

Это был странный разговор. Голос Фурии звучал так, словно она извинялась. Я встревожился, пытаясь понять, что ей дает беседа со мной.

– Вам нравится моя зверушка?

Это вернулся калларино.