Несмотря на то, что Лора въехала в Крепость следом за Францем, ее будто бы тоже тут не было. Коляска быстро скрылась в проеме гостиной, но Франц упрямо продолжал болтать:

– Кстати, забираю назад свои слова про то, что надо бояться не мертвых, а живых. Похоже, бояться стоит всех. Швыряются эти призраки мебелью будь здоров! Им бы в бейсбол играть. Комнате медиума предстоит капитальный ремонт… Хорошо, что нам не выписали счет за причиненный ущерб. Твой бывший всегда был таким чокнутым, а?

Последнее прозвучало слишком топорно, но Франц бы не угомонился, пока не прояснил парочку моментов. Растирая потянутую в переполохе шею, он двинулся за Лорой и прислонился к дверному косяку в проеме, наблюдая, как она ищет в комоде аптечку, прежде чем открыть ее у себя на коленях и повернуться к нему.

Потекшая, но уже засохшая тушь образовала паучьи лапки под ее светлыми, почти белыми ресницами. Пока они ехали домой, Лора успела вернуть на место заколки и немного привести себя в порядок, но пережитое сказалось болезненной бледностью на ее лице и пустым, невыразительным взглядом. Обломки стола оставили на щеке царапину, но куда больше на Лоре было синяков. Лиловые следы окольцовывали тонкие запястья и предплечья, скрываясь выше под футболкой, будто кто‐то хватал ее за руки.

Что ж, как раньше Франц не приближался к Лавандовому Дому, так и не приблизится больше. Будет держаться от него еще дальше, чем до этого. И Лору отныне не подпустит.

– Это был он, да? – снова спросил Франц. Лора выглядела измученной, но он решил, что правда ей новых страданий не добавит. Может быть, даже избавит от них. – Тот парень, которого ты много лет назад ножом зарезала, потому что морская ведьма так сказала сделать? Твой возлюбленный?

– Его звали Христиан, – ответила Лора спокойно. Голос ее звучал как прежде – в машине она съела оставшуюся пачку леденцов, а пальцы продолжали перебирать содержимое аптечки. Микстура от кашля, бинты, ватные палочки, цианид… – Да. Это был он. Семьдесят лет почти прошло. Не знала, что мертвые умеют так долго хранить обиды. Пресвятая Осень! Куда подевались все пластыри…

Франц знал, куда – он быстро расходовал их. Поэтому медленно подошел к ворчащей Лоре, отвел в сторону локон ее клубничных волос и, отклеив один со своей щеки, осторожно переклеил на ее щеку. Подушечкой большого пальца он бережно разгладил резиновую поверхность, чувствуя теплую кожу и жар воспаленной ссадины под ней. Пластырь оказался ярко-оранжевым, с маленькими тыковками, и Лоре он определенно шел больше, чем ему. Слишком уставшая, она даже не возразила и не стала причитать, как это негигиенично, а только сказала: