Им нужно лишь снова почувствовать себя немножечко живыми.

– Как тебя зовут? – спросил Джек, сощурил весело глаза и улыбнулся, отодвинув за спину косу и спрятав ее в тень. Девочка то и дело поглядывала на матовое лезвие и вздрагивала, стоило косе чуть накрениться и стать к ней ближе хоть на дюйм. Она боялась. А Джек не режет нити тех, кто все еще напуган. Первая смерть и так всегда ужасна, зачем делать такой вторую?

– Барбара, – ответил дух ребенка.

– Рад знакомству, Барбара! А я Джек. Ты когда‐нибудь слышала про духов пира?

– Я знаю, что пир – это когда очень-очень много вкусного, – сказала девочка, смело заглянув ему в лицо. Как и у всех из ее народа, живущего у подножия гор неподалеку, глаза у нее были такими синими, что этот васильковый цвет даже смерть не смогла выбелить: все тельце белое, а глаза – все равно сапфиры. – Значит, ты бог еды? Поэтому ты здесь? Пока мама была жива, я любила вкусно покушать, особенно пирожки с капустой.

Джек нервно рассмеялся, пригладил взъерошенные волосы вспотевшей пятерней и оглянулся по сторонам, будто кто‐то мог их двоих заметить. Коса, растаявшая в тени, ждала покорно, и Джек решил, что истинная смерть тоже может подождать.

– Нет, я не бог еды, – ответил он. – Но жаль. Зато я своего рода путешественник. Хочешь прогуляться со мной, Барбара? Я знаю, где тут кролики живут.

Нить хоть и привязывала дух к телу, но тянулась хорошо, получше всякой пряжи. Болтала Барбара без умолку, и это было то, в чем Джек так давно нуждался. Ладонь ее, пускай и призрачная, ощущалась в его руке почти живым теплом. Джек уводил ее все дальше от ее собственного тела, и лес, недовольный, гудел им вслед, но препятствовать не стал.

Джек привел Барбару к скале, в которой медведица с медвежатами обустроила берлогу, а затем показал ту самую кроличью нору, ведущую столь глубоко под землю, что даже с помощью древка своей косы Джеку не удалось подцепить и выудить наружу ни одного крольчонка. После они, по настоянию вдруг вспыхнувших лей-линий, отправились к травнице, живущей по соседству, в лесной хижине которой захворало сразу трое дочерей. Одной из них, что была гораздо младше Барбары, прячущейся за его спиной, не стало накануне. Джек перерезал ее нить, что тянулась к рукам несчастной матери – та до сих пор держала сверток, лишившийся дыхания, отказываясь от похорон. С сожалением Барбара возложила к ним на порог каллу – траурный цветок, и они пошли по свету дальше.

Так они бродили до заката и последовавшего затем рассвета, а потом снова до заката, несколько дней кряду, а может, и недель. Гонялись за лисами, чтобы увидать новорожденных лисят; смеялись, когда случайно упали с проломившегося моста в реку и Джек промок до нитки; помогали уйти душам в мир иной, и постепенно Барбара осмелела, приспособилась, будто не должна была тоже вскоре последовать их примеру и уйти. С каждой душой она здоровалась, а затем пропускала вперед Джека и, пока он объяснял и резал нить, вприпрыжку бежала искать других. Стремилась помогать со смертью, забыв про смерть свою. Но однажды пришло время Джеку о ней напомнить.