– Нор’Алтел взят! Взят!

– Слава королю Морнелию!

– Слава Праотцам!

По разрушенному требушетами, алчностью и гневом городу прокатилась новость о гибели правителя. Неужели война закончилась? Тела мертвецов, вспухшие от непрекращающихся дождей, стали выносить из города, чтобы закопать, – их было слишком много даже для плотоядных демонов. Однако размытая красная глина не поддавалась, лопаты в ней вязли, люди поскальзывались, и похороны проходили грязно, неприлично долго, отчего пришлось бороться и с гарпиями, которые ринулись на пир, и с нахлынувшими болезнями.

Нор’Алтел был разграблен до основания.

Большую часть его жителей угнали в рабство. Храмы, дворцы, дома купцов, банковские дома, библиотеки и даже обители мудрости – отовсюду сначала вынесли все самое ценное. Затем, когда все плохо лежащее закончилось, от стен принялись отдирать расписные изразцы, с мраморных статуй сбивали позолоту для переплавки, попутно уничтожая сами статуи. Из высоких храмов, которые тянулись к дождливому небу, забрали принадлежности для жертвоприношений, вытащили алтари, ножи и даже бронзовую мелкую утварь. Грабили так, будто не до конца свершили свою месть, перекинув ее теперь на уничтожение самого Нор’Алтела, на стирание любого намека, что это один из трех великих городов Юга. Настойчиво превращали его в негодные даже для проживания отребья развалины, залитые кровью, сгоревшие и опустевшие. И неважно, какому богу молились ратники. Восхваляли ли они мудрого Прафиала, касались ли рукой груди в молитве огненному Фойресу за то, что позволил покарать неверных, приносили ли жертвы хищно оскаленному Химейесу или долгоживущему Гаару… Везде они губили, грабили и насиловали одинаково зло, без малейшей пощады, заставляя выживших в отчаянии покидать город и бежать куда глаза глядят, отчего многие кварталы вмиг опустели.

Юлиан въехал в захваченный город.

Рядом с его лошадью прихрамывал Момо, которому из-за отрезанных на ногах пальцев было сложно передвигаться быстро. Везде их встречала смерть, и то была смерть страшная, не героическая, а вонючая, колыхающаяся. Черные гримы качались среди этой смерти, собирались в стаи, вырастали до огромных размеров; они скользили по улицам, будто тени, от трупа к трупу. Чтобы освободить дороги к дворцу, еще не похороненные тела, порой иссушенные вампирами, скидывали в сторону, как мусор. Притихший юноша глядел на все это: изнасилованных мертвых женщин, следы разбоя и всевластия, – и настроение его резко испортилось. А когда они прошли мимо выпотрошенной семьи и взгляд Момо упал на мертвую девочку, то он не выдержал – отковылял, выпростал содержимое желудка в стороне. Его любопытство очень быстро пресытилось красками смерти, и теперь он желал убраться отсюда как можно скорее.