Когда Юлиан обходил в кромешной тьме кучу сундуков, стоящих в коридорах и проходных комнатах, и думал, сколько успел нажить вещей, посреди ночи к нему прибежал гонец. Он сразу понял, что перед ним именно королевский гонец: Наурика любила посылать с поручениями верных ей юношей и девушек, на лицах которых всегда читалась безоговорочная преданность. Вот и сейчас молодой гонец протянул письмо и исчез в ночи. Держа в руках красный конверт, Юлиан нахмурился. Он некоторое время разглядывал его, размышляя. Затем положил его на кушетку и поднялся к себе в спальню, где и продремал до утра.

* * *

Уже долгое время Момо жил с рабом Хмурым. Хмурый терпел проявления вздорного характера юноши: его периодические грубости, вспышки злобы или попытки позаигрывать с домовыми девицами. Терпел стойко… И вместе с тем приучал своего вынужденного сожителя к порядку, который сам так любил. Оставалось только догадываться, сколько терпения истратил этот невольник, но семена его усилий стали давать всходы – и вот уже Момо не расшвыривает свои вещи от порога до самого окна, не плюет под ноги, как привык, не ковыряется в носу (на глазах у всех), почти не грызет ногти. Да и ногти у него теперь чистые, а не сплошной ком грязи. Единственное, что осталось напоминанием о прошлой темной жизни, – это изуродованные ноги, лишенные нескольких пальцев. Стоило юноше перейти на быстрый шаг, как он начинал сильно прихрамывать.

В остальном все у него шло своим чередом. Если поначалу Момо шарахался от богатства особняка или иногда тащил себе в штаны какую-нибудь золотую безделушку, пряча к ножу, то теперь он подуспокоился, остепенился. Даже его нож оставался при нем привычкой, не более. Вот только чем реже он вспоминал о банде, тем чаще – о Лее и ее светящихся глазах. Предвкушая путешествие, он размышлял, как бы отпроситься у Юлиана сходить в город.

А Юлиан все оттягивал отъезд. Он уже попрощался с Дзабанайей, который дни напролет занимался попытками посадить в кресло советника своего родственника Фаррина. Элегиарская знать была побеждена и поглощена мастрийской. Исчезновение Дайрика так хорошо спланировали, что его пока никто не хватился. На следующий день конверта не принесли, и Ралмантон понял, как и предполагал ранее: королеву взяла обида. Расценив, что такой выходкой он вполне закрыл себе двери во дворец из-за женского уязвленного самолюбия, вампир стал отдавать последние указания насчет отъезда.

– Подготовь жалованье за пять лет для Дигоро, а также прошение для освобождения Хмурого… то есть Игомара, – говорил он майордому. – И выдай Игомару завтра сеттов из расчета среднего жалованья дворцового писаря на один год. Уточни у дворцовых каладриев.