– Не знаю, я впервые слышу эту сказку.
– Он попросил бессмертия и великой силы до той поры, пока солнце не загорится посреди ночного звездного неба. Старший сын считал себя хитрецом, способным обмануть саму судьбу… И незнакомец принял его желание в награду за финики.
– А что загадал младший?
– Младший тогда был обуреваем желанием все знать.
– Стало быть, он пожелал стать всезнающим?
– О нет, что вы… – хитро улыбнулся архимаг, и глаза его блеснули. – Он сказал незнакомцу, что читал сказки о злых джиннах, выманивающих желание в обмен на душу и полную власть над судьбой человека. Именно поэтому младший отказался загадывать желание, сказав, что сам добьется предначертанного ему Фойресом всезнания и величия.
– И что же было потом? – заинтересовался веномансер.
– Потом нищий странник набрал фиников, перелез через стену и исчез. Мой брат вырос славным могучим воином, который вел борьбу с юронзийскими пустынниками. За все годы его ни разу не оцарапала стрела, ни разу не коснулось вражеское копье. А потом его маленькая дочь захотела сделать любимому отцу подарок. Она втайне расписала потолок его покоев красками, изобразив ночное звездное небо, а посреди него – солнце как символ великолепия отца. Он вернулся из похода и зашел в спальню, ведомый ее рукой, увидел это и… В ближайшем сражении его убили.
– Так это не сказка, а история из вашей жизни? Значит, вы были младшим братом? – удивился Юлиан.
– Нет-нет, это все-таки сказка… – архимаг потирал уставшую спину. – Откуда взяться джинну посреди финикового сада? Разве джинны не обитают в лампах? Да и зачем ему сдались малые дети? Посчитал ли он желание младшего добиться всего самому не за отказ, а за высказанное желание? Я не знаю и часто размышляю об этом, пытаясь вспомнить детали, но память подводит. Однако эта сказка показательна, согласитесь… Даже в отношении вас…
Между тем Элгориан продолжал капризничать, злился и кричал, пока его пытались приучить сидеть на месте. Гусааб ко всему этому относился спокойно.
– Мой маленький владыка, – говорил он. – Вот пройдут годы, и вы оцените, что вас заставляли сызмальства заниматься науками. Ведь нет в мире человека, на плечах которого лежала бы большая ответственность, чем на ваших.
Но ребенок канючил, рвался из объятий нянек.
– Пусть бежит… – заметил Гусааб с улыбкой. – Я зайду позже.
Ребенка отпустили. Почуяв свободу, он тут же понесся к игрушкам, где его снова окружили няньки, будто назойливые толстые мухи.
– Не ходить! Не ходить! А то уб-ю, так уб-ю! – пищал он им и размахивал кулачками, показывая, как будет убивать.