– Вам, принц, эти земли покорятся. Но вы должны говорить на их языке, чтобы они понимали вас и верили вам. Общение через переводчиков всегда чуждо, – улыбался Гусааб.

И пускай крошка Элгориан ничего не понимал и часто смеялся над странными значениями таких же странных слов, выговариваемых более грубо, нежели в рассиандской речи, он учился, взрослея. Его горячий нрав гасился мудростью Гусааба, а Юлиан не уставал подмечать, какие чудеса творит старик благодаря своему терпению и уму.

Глава 16. Все заканчивается

Глава 16. Все заканчивается

То были для Момо дни, полные сомнений. Раньше он старался не думать, уверенный, что долгие размышления заведут в тупик. Поэтому часто полагался на первые порывы, считая их единственно верными, определяющими жизнь. Ему казалось: мир должен любить его и благоволить, а он, естественно, должен принимать эту удачу как само собой разумеющееся. Порой ему даже казалось, будто его мать жалела о том, что отдала его старухе из лачуги.

«Небось, ищет меня, – воображал Момо. – Конечно, она жалеет, что оставила меня. Ей стыдно!»

Несмотря на желание не думать, он все чаще погружался в эти мрачные раздумья. Ему стало тошно находиться в особняке Ралмантонов. Вся красота роскоши, которая ему не принадлежала, для него померкла, а сам особняк стал напоминать склеп, где обитает лишь едва живой труп – Илла Ралмантон. И Момо печалился, видя подле себя это видение смерти. Его тяготила размеренная жизнь. Ему хотелось приключений. Нет, не воровства, не ограбления складов, не ненавистной ему Леи, которую он все-таки любил! Ему хотелось побеждать драконов, увидеть все прекрасные дворцы Юга, покататься на верблюдах, путешествовать по магическим источникам, повесив на шляпы бряцающие металлические значки!

Но его держало обещание.

Так Момо и брел, недовольный собой, засунув пальцы за пояс, когда вдруг заметил вывеску. Ярко-красная надпись «Дом любви» как бы предлагала отвлечься. Момо был бы не Момо, если бы увиденное не заставило его замереть посреди улицы и задуматься уже о куда более приятных вещах.

«Любви бы мне…» – подумал он.

Затем, желая произвести впечатление, он обернулся статным северянином.

Встретил его привычный запах пота, страсти и монет. В крохотной комнате сидели гуртом размалеванные девочки, зрелые, а также пожилые женщины, работающие за миску еды. Это был дешевый бордель, и красоты, а уж тем более любви здесь не водилось – лишь разврат. Момо это не смутило, и он сладостно разглядывал шлюх. От вспотевших из-за жары блудниц поднялась жуткая старуха – сводница. Хотя нет, это была не старуха, а женщина, которая, живи она иначе, могла бы выглядеть зрелой, но еще привлекательной. Однако жизнь изрядно потаскала ее. Лицо ее имело землистый, тусклый цвет, зубы почти выпали, а кожа около рта сморщилась от вечного недовольства. Ее платье висело, обнажая в излишне открытом вырезе худую грудь, напоминавшую две тряпки.