* * *

Восьмого дня Иллу Ралмантона положили в берестяную корзину. Мертвеца с разглаженным лицом одели в самую дорогую парчу. На его голову накрутили шаперон, на все пальцы нанизали перстни, которые теперь соскакивали, отчего руки пришлось сложить так, чтобы кольца никуда не делись. После того как его поместили в корзину, с его нижней челюсти сняли ленту, которую подвязали для правильного окоченения.

Придворные заполонили королевский сад. Все стояли молча, натягивая на лица маски горести. Все пришли сюда вынужденно, и дай каждому волю – сюда бы не пришел никто. В большую яму, подле статуи предшественника Чаурсия, под молитвы осторожно опустили укрытое дорогим шелковым одеялом тело. На крышку корзины стали наспех сыпать землю, пока Юлиан стоял рядом, строгими и печальными глазами следя за колесом жизни.

«Это естественный ход жизни», – вспомнил он слова Гиффарда.

Когда яму закопали, пришли каменщики, чтобы поправить плитки дорожки и разметить все для статуи. Придворные стали расходиться. Слишком наигранно рыдающий Дзабанайя, смахнув с оплывшей щеки слезы, приобнял Юлиана за плечи, приговаривая, как велик был его отец. Но и он очень быстро покинул королевский сад, где также располагалось кладбище для высших сановников, чьи кости упокоились под статуями. Привилегия богатейших – быть закопанными здесь. Да и вообще привилегия богатых – быть закопанными, а не съеденными.

Наконец почти никого не осталось. Все придворные отстояли у могилы ровно столько, сколько полагалось по этикету. Сад так же быстро опустел, как до этого заполонился. Остались рыдающие нанятые плакальщицы. Больше же по советнику никто не проронил ни одной настоящей слезинки. Только старая королева осталась неподалеку, но и она скорее думала о чем-то своем, тягостном.

– Платан? – спросил раб.

– Что? – отвлекся от дум Юлиан.

– Спрашиваю, платан сажать? У того достопочтенного, – он ткнул в статую Чаурсия, – вон, за статуей старый платан стоит.

– Нет, апельсин посадите. Он когда-то любил женщину, которой нравился этот запах, – покачал головой Юлиан.

Вздохнув, он пошел во дворец, а ветер толкал его в спину. К тому же начал накрапывать противный дождик. Похолодало, поэтому ушла под своды здания королева Наурика вместе со свитой. Остались лишь намокшие рабы, уныло ковыряющие грязную землю. Не успела почва затвердеть, а могила уже стала брошенной. Напоследок Илле Ралмантону заказали статую в тяжелых парчовых одеждах и с тростью. Вместо плешивой бороденки каменному советнику сделают бороду роскошную, с завитушками, а вместо злого и сосредоточенного выражения лица – благодетельное, словно его обладатель всю жизнь положил на помощь беднякам. По крайней мере, Юлиан точно знал, что таким было лицо Иллы перед смертью – кроткое, хоть и испуганное.