Мудрец начал подниматься из кресла. Договорить он не успел. Вдруг пошатнувшись, Гусааб схватился за край стеклянного столика, чтобы удержаться. Извиняясь за проявление такой слабости, он выпрямился и отчего-то встревоженно пошел прочь из сада, но снова покачнулся. На полпути его ноги подкосились. Будто вновь прося прощения, он очень мягко завалился на дорожку – и замер. К нему сразу кинулись все вокруг: стража, Юлиан и закричавший в испуге Элгориан.

Позже мудрец лежал на белых простынях: бледный, с тянущими болями в сердце. Вокруг него собрались мастрийские лекари, пришел и архимаг Амай Ясноокий, но все они знали, что старик строго запретил касаться его целительской магией.

Гусааб Мудрый завершил свой путь тогда, когда ему было положено: он закончил пестование принца, передав его другим учителям. Чувствуя, что срок пришел, он тихо и спокойно умер после заката, в своих высоких покоях. Все вокруг восприняли это с прискорбием. Больше всех рыдал юный принц, который любил старика как отца, деда и учителя. Сидя на ступеньке у двери в Ученом приюте, он узнал о смерти первым и попытался с воплями попасть в покои, но ему не позволили. Тогда у него вдруг случилась сильнейшая истерика, какой никогда не было.

– Пустите!!! – вопил он, бросаясь с кулаками на стражников.

Понимая, что нужно уйти, Юлиан сделал то, чего страшились остальные. Он подхватил беснующегося ребенка на руки, прижал и быстрым шагом направился прочь. Он двигался по коридорам Ученого приюта, пока Элгориан отчаянно бился и вопил, как дикий звереныш. Чуть погодя принц присмирел и обвил шею веномансера ручонками. Всю дорогу он тихо плакал, лишившись самого дорогого.

В последующие дни, когда Гусааба с большой пышностью хоронили, принц ходил странно отрешенным. Ему некому было излить горе, даже своему отцу… Он не понимал, чем не устроил Флариэля, отчего тот так холоден с ним. Ему, по-мастрийски чуткому, казалось странным это туповатое отчуждение, но из-за неопытности он искал причину в себе. Невдомек ему было, что его милость Флариэль походил мироощущением на юношу, обиженного на то, что его же сын стал ему соперником. Теперь, когда мальчик воплощал в себе три королевских рода – Идеоранов, Молиусов и Мадопусов, – все понимали, что права Флариэля на престол разбиты в прах. Флариэль стал наследником-призраком, одним из тех, кто мелькает даже не вспыхнувшей звездой, даже не искрой, а обычной серостью на небе дат и имен, и поэтому чувствовал себя ущемленным.

Не было у Элго и друзей. Его окружили пышной свитой детей из богатейших домов. Он играл с ними, занимался выездкой, стрельбой из лука и изучал Хор’Аф. Кое-кто даже стал близок к нему, будучи в силу возраста таким же любознательным и веселым… Но таких сразу же отодвигали в сторону представители других фракций. Хотел ли с ним подружиться мастрийский аристократ? Его отодвигала элегиарская знать. Находил ли Элго радость в общении с элегиарцем – и того убирали мастрийцы, идя на всякие ухищрения.