Спустя полчаса старый перевозчик очнулся, попытался подняться в качающейся на воде безвесельной лодке. У него это не вышло. Оглядевшись мутным взором, чувствуя на руках тугие путы, он кое-как перевернулся на живот. С губ его потянулась нитью слюна, и сморщенное лицо исказилось от удушливой боли. А вот его глаза… Глаза у него загорелись многовековым огнем. В конце концов, тяжело изогнувшись, лодочник перевалился всем телом через борт накренившейся лодки. Темные воды сомкнулись над его головой.

* * *

Юлиан готовил лошадь к ближайшей дороге. Поправляя подпругу, он вдыхал запахи сена, кожи и прислушивался, изредка кидая взгляды на юного короля. Тот продолжал хмуриться, и веномансер чувствовал, что сомнения в Элгориане растут тем сильнее, чем дальше они отъезжают от города.

Стояла глубокая ночь. Лунный свет лился между деревянными опорами. Качались фонари от едва уловимого ветерка.

Когда лошади все как один вдруг встрепенулись от необъяснимого ужаса, который влетел вместе с новым порывом, Юлиан почуял неладное. Он выглянул из окна конюшни. Перед ним расстилались зеленые, идеально круглые холмы, куда еще не добралась рука пахаря. По холмам бежала тропка, вдалеке разделявшаяся надвое: первая вела на общий тракт, где сейчас беглецам нельзя показываться, а вторая – в пущу Праотцов. Впоследствии и вторая примкнет к большому тракту, но это случится нескоро, и преследователи туда уже не доберутся.

– Поедем, Элгориан… – сказал веномансер, закидывая седельные сумы через заднюю луку.

Облако закрыло луну, и она перестала ронять свой свет на землю. Беглецы отворили дверь конюшни, вывели на свежий летний воздух двух фыркающих лошадей. Взобравшись на одну из них, Элгориан откинул со своего лба каштановую прядь, что вилась у подбородка колечком. Юлиан же, усевшись в седло, постоянно оглядывался, а его рука лежала на рукояти сабли. Так они и отъехали от постоялого двора, никем не замеченные, кроме заранее подкупленного хозяина.

Издали веномансер обернулся – и вдруг заметил, как у здания показался некий всадник. Но незнакомец не стал подъезжать к конюшням, откуда доносилось обеспокоенное ржание, а вдруг замер. Лошадь под ним нервно махала хвостом, а сам он обратил свое лицо к уже отдалившимся путникам.

– Что такое, дядька?

– Ничего… Поторопимся!

Они устремились к вырастающей на их пути пуще Праотцов, высящейся к небу черной стеной, пока Юлиан продолжал наблюдать за застывшим всадником. Тот тоже вглядывался во тьму и, вероятно, пока не видел силуэты двух путников. А потом, стоило луне показаться из-за облака и высветить их, как всадник вдруг жестко подстегнул свою лошадь и от постоялого двора бросился к ним быстрым галопом.