«Что за мир такой дрянной, полный грязи и лжи. Мне врут. Я вру. Все зиждется на обмане. Но хватит с меня! Довольно!» — думал Юлиан, рассматривая пирующих и силясь хотя бы в последний раз отыскать среди них своего «незримого» врага.

Однако все вокруг пили, демонстративно выражали свою радость, и, конечно же, никто не выдавал себя. Вздохнув, он стал искать благовидный предлог уйти. Предлог представился. Ни с того ни с сего Латхус, доселе стоящий у стены, вдруг подошел к хозяину и коснулся его плеча рукой. Жест был невероятно наглым, но в шуме и гаме празднества остался незамеченным.

Илла Ралмантон тут же развернулся. Глаза его стали серьезными. Не говоря ни слова, охранник, очертания которого подергивались от заклинания, сидящего в голове, только кивнул и безо всякого разрешения пошел вдоль столов к тихому темному коридору. Коридор этот уводил в гостевые комнаты и к лестнице. Встревоженный Илла со взглядом коршуна подорвался с кресла и схватился за свою любимую трость. Тут же с его лица испарилась вся радость. Он исчез следом за наемником, отмахнувшись от всей сопровождавшей его свиты.

Юлиан проводил их взглядом, и что-то в душе его всколыхнулось, забеспокоилось. Видя, как тот тоже поднялся из-за стола, Дзабанайя спросил:

— Куда ты?

— Здесь жарко, не находишь?

— Не жарче, чем в Бахро! Все вокруг не плавится, значит, жизнь уже хороша! — рассмеялся довольно мастриец, вспомнив родной край, где правило вечное лето.

— Однако я не так неистово влюблен в жару, как ты, друг, и нахожу в ней больше любовницу, нежели жену. Пойду подышу холодным воздухом, а там, гляди, и снег выпадет. Полюбуюсь.

— Как же можно любить холод? Возвращайся скорее. Поговорим о сороковой асе мудрых изречений Инабуса.

— «Не сила возводит человека на вершину горы, а терпение и вера в то, что ты взойдешь».

— Ай, джинн! Запомнил все же? Подожди, ты еще уверуешь в Фойреса!

— Бывай, Дзаба, бывай.

И Юлиан, попрощавшись с приятелем, похлопав того по плечу, направился к коридору, который вел в сад. Перед тем как скрыться в полутьме, он обернулся в последний раз на празднество, чтобы запомнить радостные лица.

Пора. Прощай, Элегиар.

Из-за стола поднялась и королевская семья. К тому же коридору направились Морнелий с женой и детьми. Юлиан услышал позади шум и, увидев торжественную процессию, согнулся в глубоком поклоне, чтобы пропустить их. Наурика специально отстала, поручив сонного мужа церемониймейстеру под благовидным предлогом, якобы уже не могла удержать его. Дождавшись, когда все завернут за угол, а зал позади скроется за еще одним поворотом, королева остановилась и махнула сопровождавшим ее рабыням. Те замерли стайкой подле нее. Юлиан увидел бархатные туфельки, богато расшитый золотом подол платья и поднял глаза. Они оба тепло улыбнулись друг другу. Королева протянула белую мягкую руку, и он жадно припал к ней, расцеловал обвитые кольцами пальчики. Наурика поглядела на него с усталостью и затаенной страстью одновременно. На нее столько всего свалилось в последнее время, что женщина мечтала уснуть в объятьях и забыться от всех проблем.