– Не бойся, – прошептал он, вливая в ухо живительное тепло своего дыхания.

«Веду себя глупо. Мы победили. Я дома. Нет причин плакать. Не нужно».

– Выпусти из себя. Все хорошо. Здесь можно.

А больше ничего и не требовалось. Что-то отворилось у Элейны в груди, она всхлипнула и, стиснув в кулачках синий плащ, прижалась к Гаррету, словно опять стала ребенком, а он няней, что ее утешала. От слез сперва щипало глаза, потом их стало так много, что они сами смывали себя с век. Когда она подняла голову, другие в зале старательно на нее не смотрели. Они с Гарретом лежали среди толпы, и оказалось, что ей не стыдно ни капельки. Слишком она измучилась, чтобы стыдиться.

В самый тяжкий миг горе, или усталость, или иное безымянное, саднящее чувство подхватило ее, нахлынув с широтой океана, растворяя ее в забытьи. А затем, медленно, постепенно, буря прошла. Она судорожно дышала, прислонившись к Гаррету. Он гладил ее волосы здоровой рукой и мягко нашептывал, словно лелеял домашнего зверька. Элейна чувствовала себя внутри полой, в лучшем из смыслов. Пустота не болит.

Когда она отсела, глаза Гаррета покраснели и сделались влажными, как у нее самой. Элейна и не замечала, что он тоже плакал с ней вместе.

– Странноватый выдался день, да? – произнес он.

– Пожалуй, стоит некоторое время передохнуть, прежде чем повторим его по новой. – Гаррет засмеялся – тепло и вкусно.

Захотелось его поцеловать, только сначала надо было поднакопить сил.

Голос, раздавшийся сзади, был знаком ей не хуже собственного имени, но все равно она не сразу поняла, кто это.

– Прошу простить меня, Элейна. Мне необходимо с вами поговорить.

Халев Карсен стоял почти вплотную у нее за спиной. Кожа его была серой и восковой. Он даже немного пошатывался.

– Ничего, – сказал Гаррет, только не Халеву. Ей. – Со мной полный порядок. Буду здесь, если понадоблюсь.

Элейна высвободилась. Халев подал руку, чтобы помочь ей встать, но она не стала принимать помощь. Не то, похоже, опрокинула бы его самого. Она встала, бедро постанывало, но не так сильно, чтобы постоянно о себе напоминать. Повернувшись, Халев двинулся на север, покинул палату с пострадавшими и ступил в тесную темноту древних коридоров. В направлении отцовских покоев.

– Что такое? – спросила она.

– Не здесь.

– Что-то случилось с отцом?

Халев долго не издавал ни звука, казалось, и не ответит. Однако потом произнес:

– Разговор предстоит скверный.