Голос Гаэль выдал ее раздражение.

– Ближайший пункт в нескольких часах езды отсюда. Сможешь посетить его по пути домой, если это еще понадобится.

Обещание свободы заставило Флори затихнуть и не злить Гаэль. Вместе они прошли сложный путь и теперь ждали, когда смогут завершить его. Хартрум был построен, безлюдь оживил мертвую птицу, и со дня на день Гаэль собиралась отправиться за дочерью. Скоро, успокаивала себя Флори, все закончится, однако за эту мысль тут же цеплялась другая, наводящая ужас: в этом доме появится мертвец.

В ту ночь ей снилось кладбище. Потом она поняла, что это не сон, а воспоминания. Она увидела себя и всю процессию со стороны, словно кто‑то запечатлел этот момент на картине и оживил ее. Стоя у могилы, разверзнувшейся перед ней, она так крепко сжимала цветы, что стебли сломались. Тяжелые бутоны поникли, как головы скорбящих. Тогда Флори осмотрелась, не зная, как поступить с цветами, ей вдруг стало жутко неловко и стыдно за свою небрежность. Она помнила, что увидела тогда: всего несколько знакомых лиц в толпе незнакомцев, пришедших проститься с четой Гордер. Флори не представляла, кто все эти люди, и они пугали ее, когда подходили, чтобы принести соболезнования, пытались приобнять и утешить. Она не могла различить, чьи руки прикасаются к ней, – затянутые в черные перчатки, все они казались одинаковыми и никому не принадлежащими. Настоящей была только ладонь Офелии – дрожащая и теплая, крепко зажатая в ее ладони.

Но во сне Флори осталась одна среди незнакомцев с бумажными масками на лицах. Из темных прорезей для глаз потекли багровые слезы, и люди, обступившие ее, превратились в кровоточащие стены, сомкнувшиеся вокруг.

Она проснулась от того, что и сама плакала. Ночной кошмар разбередил незажившую рану, воспоминания о самой горькой потере ударили по ней с новой силой. К собственному удивлению, Флори обнаружила, что надежда пустила корни в ее сердце. Вопреки прежним сомнениям и безверию, этот росток не был сорняком, от которого нужно поскорее избавиться. Ее надежда была робким цветком, выжившим на промерзлой земле, пробившимся сквозь снег. На том месте, что занимали скорбь и смирение, теперь росло и крепло новое чувство. И когда она признала его, позволила ему завладеть ею, в безмолвии утра разлилась жалобная трель. Совсем рядом, прямо над головой, будто Флори лежала в тени раскидистого дерева, в чьих ветвях пел дрозд.

Гаэль не стала выпускать его на волю, нашла где‑то клетку и посадила туда, чтобы присматривать за ним, боясь, что сотворенное в стенах хартрума чудо исчезнет. Прошел день, а дрозд не обращался в прах, не умирал и вел себя как обычная птица. Гаэль кормила его хлебными крошками и дикими ягодами, что приносила с кустарника, растущего у дома.