Рамад вспомнил страшные шрамы, ужасающую силу сапфира.

– Он опасен для нас?

Мерьям сдвинула брови, словно и сама думала над этим вопросом с тех пор, как проснулась.

– Я всегда думала, что лучше не будить спящего волка. Брама никогда не причинял вреда тем, кто к нему не совался. Однако мы сунулись.

– Он почувствовал нас в тот же миг, как Тарик вошел.

– Вот именно.

Далеко в пустыне, за стенами Шарахая, вдруг взметнулось янтарное облако песка, словно поднятое руками первых богов. Обычно такие облака означали, что приближается буря, но это осело так же неожиданно, как поднялось. Рамад налил еще крепкого сидра из глазурованного кувшина и протянул Мерьям. Она отказалась взмахом руки.

– Что ж, – сказал Рамад, сделав большой глоток. – Если он решил, что мы слишком мелкие сошки, чтобы обращать на нас внимание, это даже как-то обидно. Впрочем, он был не в себе и вряд ли понял, кто мы и откуда наблюдаем.

Мерьям погрузила палец в остатки сидра и обвела край стакана, вызвав неожиданно чистую для этого непонятного мира ноту.

– Ты почувствовал его, Рамад? Существо внутри сапфира.

– Да.

У него вновь закружилась голова от одного воспоминания. Бездна, спрятанная в драгоценном камне. Колодец в другой мир.

– Что это тебе напомнило?

– Эрека, – тут же ответил он.

– Эрека.

Мерьям повернулась к нему, ее запавшие глаза горели решимостью.

– Он прячется. Или в ловушке. Его легко будет изловить.

В ее словах звучала сталь клинков. Война.

– Надо радоваться, что мы убрались живыми, а ты хочешь, чтобы мы открыли охоту на Браму и его камень?

– Будь он тогда без сознания, мы бы этот камень легко забрали.