Шаги делались все тише, и вскоре откуда-то издалека до Мстиславы донесся чистый и звонкий, как серебряный колокольчик, звук ее собственного смеха.

Когда Мстиша пришла в себя, было совсем темно. Дрожа от холода и почти не чувствуя тела, она на ощупь нашла ворох одежды, оставленной Незваной. От мороза вещи стояли колом, и Мстиславе с трудом удалось кое-как натянуть их на себя. Она настолько замерзла, что даже мысль о том, чтобы надеть чужие обноски, уже не смущала ее.

Выпрямившись во весь рост, Мстиша, совершенно сбитая с толку, огляделась. Внизу в лесной черноте теплились оконца избушки, и она, едва передвигая окоченевшие ноги, поплелась на свет.

Войдя во двор, Мстислава замерла в раздумье. Идти внутрь не хотелось, но она слишком замерзла, поэтому пришлось расстаться с мыслью переночевать в холодном хлеву. Ухватившись за ручку двери, она еще долго стояла, собираясь с духом. Переступить порог ей мешал стыд. Мстиша чувствовала себя голой. Опозоренной. Выпоротой на торговой площади. Оплеванной. Она больше не была княжной. Она стала отверженной и не представляла, как сможет посмотреть теперь кому-то в глаза.

Но какой-то неясный зов, тяга, бывшая сильнее всех невзгод, сильнее презрения к себе и срама, заставляли ее искать тепла и пищи, заставляли идти на свет. Заставляли жить дальше. Жить, несмотря ни на что.

Толкнув дверь и миновав крошечные сени, Мстиша вошла в избу. Ратмир мирно спал на лавке. Печь была пуста, а за столом в одиночестве сидела… Сидела она сама.

Незвана зачарованно рассматривала себя в Мстишино зеркало, так и сяк поворачивая голову, подносила его то ближе, то дальше, то и дело останавливаясь, чтобы подробно рассмотреть каждый вершок своего нового лица. Она мельком, без малейшего любопытства глянула на вошедшую Мстишу и продолжила самозабвенно изучать свое отражение. Незвана сняла платок – кажется, длина волос ее совершенно не смущала – и время от времени с видимым наслаждением зарывалась пальцами в золотистую копну, вороша пряди. На ее губах играла одухотворенная улыбка.

Застыв с открытым ртом, Мстиша смотрела на Незвану. Сколько бы бесчисленных часов она ни проводила напротив зеркала, ей никогда не приходилось видеть себя со стороны, и, каким бы неправильным и болезненным оно ни было, зрелище завораживало. Только теперь, чужими глазами, Мстислава сумела по достоинству оценить всю степень своей красоты: за всю жизнь она не видела существа прекрасней.

Но мучительная мысль разрушила волшебство мига, напоминая: каким бы восхитительным и неотразимым ни было ее тело, оно больше ей не принадлежало. Мстислава быстро подошла к Незване и попыталась выдернуть зеркало, но непослушные руки лишь неуклюже схватили воздух.