– Про вашего друга? – спросила Асин.

– Про него, – вздохнул Атто. – Хотя я его и другом тогда не считал. Скорее ношей, с которой я вынужден возиться. Потому что одному на острова нельзя…

Мирра, найдя кончик его уха, впилась в него зубами. Атто глухо зарычал, и это подействовало лучше любых слов: кусаться она прекратила. Маленькая непоседа дернула ножкой, задорно хихикнув, и с самым довольным видом уставилась в синющее небо, цветом напоминавшее платье Асин, с белым кружевом облаков.

– Его звали Тавелли, и он не был крылатым, – тихо продолжил Атто. – Так, музыкантишка, которого манило небо.

Он неспешно зашагал вперед. Покачивалась на его спине Мирра – может, тоже слушала разговор. Дорога была желтоватой и пыльной, кое-где покрытой редкими пучками травы вперемежку с упрямыми белыми цветами. Асин шла чуть позади, то и дело оборачиваясь на брошенную ленту. Она бы подняла ее, такую печальную, отряхнула бы, намотала бы на запястье. Но вернуться – значит в очередной раз согласиться, без слов сказав: «Я никогда не поймаю океан. Я никогда не сойду с ума из-за друга. Я никогда не буду как мама».

– Асин? – окликнул Атто, заметив, что она совсем отстала.

Стараясь не расплакаться, Асин впилась ногтями себе в ладони и часто закивала. Сделала нетвердый шаг, еще один – и застыла. Атто ударил оземь ботинком, подняв мутные клубы пыли, и попытался изобразить улыбку, отчего лицо, покрытое шрамами, стало казаться бумажным, измятым, отталкивающим. Ему совсем не шла улыбка. Но Асин отшвырнула подальше неправильную мысль – такие частенько посещали залетными птицами ее голову, а она гоняла их невидимой метлой, порой слишком живо представляя это.

– Его звали Тавелли, – повторила Асин, давая понять, что внимательно слушала. Она отмерла, пошевелив напряженными руками, и наконец поравнялась с Атто.

– Тавелли, как дудочка, состоящая из множества трубок, – пояснил он.

– Она правда так зовется? – Асин удивленно вскинула брови, уцепившись, как Мирра, за не самый нужный в этой истории факт.

– Да вроде как. Он рыжий был, с нелепой такой бороденкой. И с голосом церковного проповедника, который убеждает, что деньги не ему в карман пойдут, а богу. Сдались они ему, – хохотнул он.

Вспомнилась вдруг одна из рубашек Вальдекриза, на манжете которой были солнце и волны. Асин присмотрелась к одежде Атто, но не нашла и намека на то, что ему нужна помощь богов. Возможно, он рассчитывал только на себя. Да и нужна ли демону, росшему без отца и матери, хоть чья-то любовь и забота? Асин семенила рядом, временами отставая, когда сердце вновь начинало ритмично барабанить в ушах, и без всякого стеснения разглядывала Атто, – искала в нем хоть что-то от рожденных самой тьмой существ. Как писали на страницах новых книг, у демонов были красивые голоса и злые глаза. Они меняли формы и имена, лгали – и ложь их ядом разъедала человека изнутри. Удивившись, Асин подумала даже, что под это описание куда больше подходит Вальдекриз. Или – сердце ухнуло вниз – ее поймавшая океан мама, чужая и непонятная.