Потому что сегодня для Асин не было тем самым «всегда». «Всегда» у нее не забирали друга. «Всегда» она не ждала долгих шестьдесят дней, вырисовывая красивые, но такие страшные галочки. Папа знал это, ведь именно у него на руках она плакала и пищала, как не делала уже очень давно.

– А если сегодня вернется Вальдекриз? – Асин нервно прикусила распушившийся кончик ленты.

– А если не вернется? – Папа выглянул из-за простыни, отодвинув ее в сторону. Топор, покрытый множеством маленьких зазубрин, он закинул на плечо и часто забарабанил по нему пальцами.

– Но если… – начала она, подавшись вперед, и вдруг ощутила себя такой маленькой, даже меньше Мирры.

– Асин! – Имя показалось чужим, будто кто-то незнакомый зачитал его с листа, даже не задумываясь о том, какой человек кроется за этими четырьмя буквами. – А если нет? Ты опять перестанешь есть? Спать?

Он заводился, как сломанная птичка, которая раньше, стоило провернуть ключик несколько раз, принималась отчаянно дергать лапками и трещать, угрожая развалиться. Но любимая игрушка стараниями папы снова деловито выхаживала, лишь время от времени щелкая, зато сам он… Асин боялась, только бы не рассыпался.

– Он дело говорит, – подал голос Атто, делая пару шагов вперед. – Твой выбор, конечно, Асин, – он повел рукой в ее сторону, но глядел при этом на папу, – но больше из этой ямы я тебя тащить не буду.

Весь мир встал с ног на голову, обрушился островами прямиком в полный опасностей океан. Асин замерла. Она, конечно же, боялась гнева Атто и не желала обидеть папу, но сейчас оба казались ей неправыми. Теплая кошка в груди выпустила когти, больно оцарапав что-то внутри. Асин положила на кольнувшее место ладони. Она надеялась хоть на каплю удачи – как когда ринулась к Мирре, раскинув руки. Вдруг он вернется, вдруг прилетит, затерявшись среди матросов на «Небокрушителе»? Но Атто и папа, переглянувшись, покачали головами, будто поддерживая друг друга. Они не верили в Вальдекриза. И в Асин тоже не верили.

– Я все равно пойду, – упрямо заявила она, когда зверь в груди, обернувшись гневом, принялся всласть точить об нее когти.

Папа приоткрыл рот, желая ответить, – и, судя по сошедшимся на переносице бровям, он собирался быть резким и решительным, – но его опередил Атто.

– Вторая Маритар, – усмехнулся он.

– И правда, – выдохнул папа, опустив глаза. Он больше не смотрел ни на Атто, ни на Асин – изучал носы собственных поношенных, тусклых ботинок.

Все детство папа повторял: «Ты одна у меня осталась» и добавлял: «Только не уходи. Как мама». Позже слово «мама» куда-то потерялось, будто и не было его в предложении никогда. Нет, оно встречалось, вплетаясь в истории и воспоминания, но со временем стало для Асин не теплым обращением, а так – определением. «Человек, который меня родил», «человек, которого любил отец», «человек, который предпочел океан».