Тело стало тяжелым, непослушным – склонилось влево, скользнуло по фальшборту, зашуршав юбкой, и попыталось упасть. Асин пришлось мысленно схватить себя за оборки на вороте – она даже почувствовала свой вес, тянувший вниз. Руки бессильно повисли, а затуманенный взгляд смотрел только вперед: на Альвара, мачту, такелаж и запутавшийся в нем кусочек неба. С трудом Асин заставила себя вспомнить давно знакомые слова, потерянные в помутневшей голове.

Она видела открывающийся рот – с ней по-прежнему говорили, – но из него не доносилось ни звука. Зато она отчетливо слышала голоса птиц и шум волн. Они обволакивали, вытесняя все лишнее и пытаясь унять боль.

Впервые Асин будто видела себя со стороны, пускай и думала раньше, что это лишь книжные придумки. У нее покраснели нос и глаза, волосы напоминали сноп сена, а платье, руки и подбородок покрывали пятна засохшей грязи. Она смотрела на свои дрожащие ладони и не отвечала. Как быстро – за час, а то и меньше – все утратило смысл: Асин увозили от папы, от дома, к единственному другу, который, возможно, никогда больше ей не ответит.

А если бы не Циэль и Вильварин, Вальдекриз бы никогда не отправился в Железный Город.

А если бы не Альвар, Вальдекриз и Асин бы никогда не наткнулись на них.

А если бы не Вальдекриз, Асин бы никогда не увидела Третий.

А если бы не Асин, весь этот механизм бы никогда не пришел в движение.

Именно поэтому сильнее всего она злилась на себя – почти ненавидела за невозможность сделать хоть что-то. Будь она и вправду искрой, самой яркой, она бы отмотала назад время и никогда бы не случалась. Не приходила бы в училище, не спрашивала бы у Вальдекриза дорогу к одной из множества одинаковых дверей. Она бы выбрала папин путь, путь торговца, где, может, нет ни океана, ни неба. Зато есть серьги-витражи, жареный сыр, которым еще долго пахнут пальцы, и улыбки, скорее всего подаренные не ей.

Асин никогда не думала, как дорого может стоить единственный выбор. Но киты – мамины киты, забравшие ее когда-то с собой, – манили с детства. Они взмывали в небо. И погибали там, превращаясь в свечи, мыло, духи, корзины и чей-то ужин.

О борт вдруг ударилось что-то тяжелое. Тело Асин швырнуло вперед, и в этот раз она не сумела удержать его – оно, рухнув на доски, растянулось, такое чужое, некрасивое и неправильное. Асин все еще парила где-то сбоку, чувствуя при этом дрожь в руках и боль в голове, слишком реальную для человека, отделившегося от себя.

Альвар отскочил, рявкнул, обнажив зубы, но Асин вновь не услышала даже приглушенный звук его голоса. Зато услышала китов, которые запели как никогда громко. И она подхватила их мотив, надрывая горло, чтобы только заглушить собственные мысли – их было слишком много. Асин зажала уши и закричала, медленно начала вставать на колени, когда за бортом показалась первая блестящая фигура.