– Твой дружок чрезмерно болтлив, – сказал Вальцер, ковыряя запекшуюся кровь прямо рядом с костяшкой, – но он не стал бы подставлять тебя.

– Вы были единственной темой, которую он не поднимал. Даже с теми, с кем общался, – подтвердил Альвар. – Но, если вы не знали – а вы, скорее всего, знали, – он не совсем человек. Он ближе к образцам, чем к нам.

И это «нам» прозвучало так фальшиво, так скрипнуло песком на зубах, что Асин поежилась. Альвар говорил о себе, Вальцере, команде «Небокрушителя», но точно не о ней.

– Хватит, – тихо попросила она, покачав головой. Но Альвар и не думал останавливаться.

– К образцам постоянно бегал молодой механик. Мастер устал отчитывать его за это. А мне, знаете ли, стало любопытно. Удивительно, но человек, вы не поверите, Асин, может влюбиться в машину! – Альвара, кажется, действительно восхищала эта мысль. – А машине может стать интересен человек.

– Это подло, – выдохнула Асин, а губы растянулись в нервной улыбке. Она не могла поверить не в то, что человек влюбился в машину, а в то, что другой человек захотел этим воспользоваться.

– Все было вполне честно. Мы позволяли ему видеться с образцами в свободное время. А за это он докладывал нам все, что разузнал. И что, конечно же, не касалось их личных отношений. Так мы узнали истинный возраст вашего напарника. Поняв это, мы решили изучить его. Более понятного, чем образцы. Он не впадал в спячку на долгие годы. Он помнит оба мира – старый и новый – и ест нашу еду. Демоны бездны, да у него даже идет кровь, – усмехнулся Альвар, и, когда Асин посмотрела на него, глаза его восторженно сверкнули. Как у мальчишки, получившего новую механическую игрушку, которую он, желая понять, распотрошил на полу собственной комнаты. – Представляете? Его внутренние органы почти неотличимы от наших, только изнашиваются медленнее. Непостижимо, – пробормотал он. – Это непостижимо, Асин. Да если мы поймем, как он стал таким, мы сможем потягаться с самой смертью. Разве это не прекрасно?

– Нет, – резко сказала она и потянулась к ушам, желая их закрыть, но ладони задрожали, не пройдя и половину пути.

Она вспомнила мать – пугающую незнакомку, желавшую обмануть смерть. Наверное, она была так же безумна, раз решила оставить вместо себя маленькую искорку, петельку по имени Асин, к которой всегда могла вернуться, обратив вспять такую сложную вещь, как время.

– А потом он заговорил. И это больше напоминало бред. О болезни Циэль и о Бесконечной Башне. О солнце внутри. И о вас, Асин. А вернее – с вами. Кажется, вы – придуманная вы – даже отвечали ему. И пока образцы пытались припугнуть нас, узнав о его судьбе и поняв, видимо, что все случилось из-за них, он продолжал говорить. Больше, чаще. Я думал, это любовь, – пробормотал Альвар и затем повторил это слово тверже, будто так оно зазвучало бы иначе: – Любовь. Но нет. Творцы не любят рассыпающийся образ, который пытаются поймать; голодные не любят миску горячей каши, увиденную на чужом столе; прозревшие не любят впервые увиденный росчерк настоящего, а не описанного им неба. Они жадно хотят обладать, не слишком задумываясь – почему.