– Но… ведь антидот сработал, – обреченно проговорила она, не желая верить в поражение, когда победа была так близка.

– Сработал, Мари, ты умница. Но мне нужно кое-что сделать. Разорвать связь окончательно. Ты мне веришь?

– Конечно, я тебе верю, но как ты собираешься это сделать?

– Я откажусь от своей сущности. Перестану быть орком. Разорву связь с родом.

До тех пор, пока он только думал об этом, пока мысли не были облечены в слова, это не было таким реальным. Но произнесенное обрело вес и форму.

Он что, действительно это сделает? Откажется от себя?

Одного взгляда во встревоженные зеленые глаза хватило, чтобы ответ пришел вместе с холодной уверенностью. Сделает.

Ради Мари, ради братьев, ради мамы.

Ради всех тех, чью жизнь может разрушить Серп, обрети он свободу, обрети он новое тело. Нельзя допускать даже тени этой возможности. Надо рубить без жалости.

И если счастье дорогих ему людей зависит от такой малости, как его способность превращаться в огромного зеленого монстра, то ну ее, эту способность.

Он с радостью принесет ее в жертву. Она его – не определяет.

Ведь мама любит его любым, ведь братья, несмотря на все то, что он творил в прошлом году, все еще пытаются наладить с ним контакт. Ведь Мари, рискуя своей жизнью, пришла сюда спасти его, Платона.

Да даже бес – и тот… вьется вокруг не ради его силы или связей, а ради темных секретов, ради шрамов на душе, которых после всего станет только больше.

– Нет, нет, Платон. – Мари буквально дар речи потеряла, почти беззвучно открывала и закрывала рот. Отрицательно мотала головой, не в силах повысить голос. – Не надо, мы придумаем… что-нибудь другое.

Из ее прекрасных зеленых глаз текли слезы.

Тем временем приходилось усилием воли удерживать себя под контролем, не давать отцу захватить власть в теле. Все мышцы были напряжены, разум сконцентрирован.

– Нельзя дать ему снова захватить мое тело. Это будет… темный ритуал. Я сниму купол. И тебе надо будет сразу уйти. Поняла? Потому что держать я его не смогу, а значит… Придут арбитры.

Она снова попыталась возразить, но он не дал, приложил указательный палец к ее губам.

– Мари, прошу. Я долго не продержусь.

Она зажмурилась, а затем прижалась губами к его губам. Совсем как тогда, когда он уходил к Альбеску. Выворачивающий душу поцелуй, который говорил и чувствовался острее, чем все страстные ласки мира.