– Я думаю, мы оба устали, – мягко сказал он. – Давай продолжим этот разговор завтра… Если ты захочешь его продолжать.

Ей не нужно намекать дважды. Она встала с дивана, шурша юбкой, не глядя на него, всё ещё с чашкой в руке, – и вдруг, на нижней ступеньке лестницы остановилась и посмотрела на него через плечо. В её взгляде он различил что-то новое. Решимость?

– Я сказала им, что ничего не знаю. – И она быстро пошла наверх, придерживая юбку. Эрик мог бы окликнуть её, приказать вернуться, – но промолчал.

* * *

Когда он уходил утром, она, наверно, ещё спала. Лестница молчала, молчал второй этаж, дом целиком – и снова Эрик Стром подумал о том, что успел привыкнуть к Иде Хальсон, свернувшейся клубком неподалёку от очага, зарывшейся в книги или задумавшейся над очередной партией так, будто от этого зависела её жизнь.

По дороге в центр он снова и снова прокручивал в голове её «Я сказала им, что ничего не знаю». В его памяти она опять повторяла: «я сказала им», «я сказала», «сказала».

Сомнений быть не могло – но что именно она знала наверняка? О чём только догадывалась?

Тетрадь, в которую он заглянул вчера мельком, отчего-то не давала ему покоя. Непонятные символы, мелкие значки – Хальсон шифровала дневник или ещё какие-то записи? Зачем это могло быть ей нужно?

Мысль о том, что всё это время она могла шпионить за ним – для Магнуса или кого-то другого – мелькнула в темноте прочих мыслей – и почти сразу погасла.

Нельзя сказать, чтобы это предположение было слишком невероятным – охотница могла защитить его от Олке потому, что тому, кто её нанял, могло быть выгодно, чтобы он оставался чист как можно дольше… По-своему логично – и всё же Стром нутром чувствовал: нет, здесь что-то другое.

В другом он был уверен наверняка: ученичество Иде Хальсон подошло к концу. Эрик Стром должен принять решение – и почему-то желание довериться юной девочке не хотелось отбросить с такой естественной лёгкостью, с какой, несомненно, отбросить его следовало.

Ему нужно было подумать. И нужен был знак – один из знаков, что так щедро дарила Стужа. Но среди бела дня, без задания, без охотницы… Путь в Стужу ему был заказан.

Что ж, по крайней мере, никто не мог запретить ему приехать в центр. Как одному из Десяти, по счастью, ему всегда было несложно найти для этого предлог – достаточно весомый для того, чтобы за ним не закрепилась репутация человека суеверного или чересчур преданного Стуже… Многих тянуло к ней будто помимо воли – но многие же считали признаком слабости или дурного тона слишком явную демонстрацию этой тяги.