Глава 16

Глава 16

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга.

– Я говорил вам, что отправить меня сюда было бы мудрым решением. И поскольку вы не отдали мне приказа, который бы напрямую этому противоречил, я пришел по своей воле, – говорит Гиацинт так тихо, что только я могу слышать.

Я не могу ему ответить. Покачнувшись, прислоняюсь к стене. Из-за охватившей все тело боли мне тяжело думать, и я не до конца уверена, на моей ли он стороне.

– Радуйтесь, что я принял это решение, – продолжает он и направляет на меня копье так, что острие замирает в нескольких дюймах от моего горла. – На нас смотрят. Идемте.

Я поворачиваюсь к нему спиной и шагаю по коридору. Он делает вид, что снова толкает меня, чтобы я двигалась быстрее. Мне притворяться не приходится: я и правда спотыкаюсь на каждом шагу.

Несколько раз пытаюсь обернуться, чтобы встретиться с ним взглядом и понять его намерения, но он лишь подталкивает меня вперед.

– Тирнан с вами? – спрашивает он, когда мы доходим до ворот темницы.

Гиацинт рассказывал о своей верности. Он был верен отцу Оука. Я надеюсь, что он верен и мне. Возможно, в какой-то мере он до сих пор верен Тирнану. Гиацинт не доверял сладкоречивому очарованию Оука и, вероятно, хочет спасти Тирнана от его влияния.

Я киваю.

Вместе мы направляемся к камерам, идя по ледяным коридорам, прорытым в мерзлой земле. Здесь пахнет железом и сырым камнем.

– Сердце Меллит у него?

Какой опасный вопрос. Учитывая неприязнь, которую Гиацинт испытывает к Оуку, я не уверена, хочет ли он, чтобы леди Ноури заполучила желаемое. К тому же мне не известно, что именно лежит в ларце, который хранится у Тирнана. А еще очень сложно сосредоточиться из-за ужасной боли во рту.

Я не могу придумать, как выразить хоть какую-то из этих мыслей, поэтому пожимаю плечами и жестом указываю на губы.

Он разочарованно хмурится.

Большинство камер пустует. Когда я жила в Цитадели, они были битком забиты теми, кто вызвал неудовольствие лорда Джарела и леди Ноури: бардами, чьи баллады задели их чувства, дерзкими придворными, слугами, допустившими большую или маленькую ошибку. Но сейчас, когда замок почти обезлюдел, здесь есть лишь один узник, помимо меня.

Мадок сидит на деревянной скамье, прислонившись к каменной стене, подальше от решетки, невыносимо разящей железом. Его нога перевязана в двух местах – неаккуратно и наспех, как будто он бинтовал ее сам. Я замечаю у него на глазу повязку, сквозь которую сочится кровь. Он дрожит, а его зеленая кожа кажется слишком бледной при мерцающем свете тюремной лампы. Вероятно, он уже много недель страдает от холода.