Лупа снова прыснула от смеха.

Я подняла Мило, который мяукал у моих ног, и обняла его, прижав к груди.

– Спасибо, – сказала я двери. – Мы у тебя в долгу. Спасибо.

– Ты ничего мне не должна, королева, – на удивление мягко произнесла она. – Я очень горжусь тобой. Ты прошла долгий путь с большей смелостью и отвагой, чем любой мужчина, когда-либо ступавший в этот замок. Пришло время тебе простить себя.

Я погладила дверное полотно.

– Пока нет. Но скоро. Надеюсь, мы увидимся в следующей жизни, – шепнула ей я.

– Я буду здесь.

Лупа либо не услышала этих слов, либо проигнорировала заключенный в них смысл. Если потребуется, я отдам свою жизнь, чтобы остановить Селесту. Когда она умрет, Ардял больше не будет во мне нуждаться. Тогда я смогу уйти.

– Я отправляюсь завтра рано утром, – обратилась я к сестре, как только мы вышли из комнаты. – Но сначала поговорю с Николаем. Он должен меня выслушать.

– Я с тобой.

– Нет, в одиночку я управлюсь быстрее. Твои летные навыки пока что выглядят жалко.

– Как и твои в самом начале. Слышала, тебя сравнивали с пьяным фазаном на жердочке.

– Вполне возможно. Тем не менее я полечу одна. Так я быстрее смогу вернуться.

Лупа не сдавалась:

– Ты можешь послать кого-нибудь туда. Это слишком опасно.

– Нет. Селеста полностью сосредоточена на границе.

– Мне все равно это не нравится. Но раз ты настаиваешь…

– Я обязана это сделать. Не могу больше сидеть сложа руки.

Вечером я вошла в ванную и с удивлением обнаружила, что там уже кто-то есть. Однако Николай не сидел в бассейне, над которым поднимался горячий пар, а стоял в душе спиной ко мне. Я все равно собиралась с ним поговорить, а без одежды он вряд ли от меня убежит. Палатин прижимал руки к стене, пока вода стекала по его плечам и рельефным мышцам спины. Язык его тела выражал гнев и отчаяние одновременно. Мне следовало бы уйти. Подождать снаружи. Он просто забыл запереть дверь и определенно не желал, чтобы его беспокоили. Особенно я. За ужином стригой вновь не удостоил меня и взглядом. Даже Эстера начала отмечать его грубость. Она отругала Николая, когда тот не долил мне вина, и потребовала, чтобы он извинился. Что он и сделал, скрипнув зубами. Было что-то необычайно забавное в том, как разъяренный мужчина становился шелковым в присутствии своей дочери.