– Ты же отлично знаешь, что твоя невеста невиновна. Оскорбил тебя Ларонгар, а не его дочь. Не наказывай ее за решения ее отца.

Прямо у меня на глазах огонь в моей голове насквозь прожигает фальшь их черт, обнажая скрывающихся под ними гниющих монстров. Двух демониц с хлещущими языками и длинными пальцами, заканчивающимися черными когтями. Внутри меня нарастает дикая ярость. Я снова стискиваю подлокотники своего кресла, пытаясь сохранить контроль над собственными убийственными порывами.

– Сул, – шиплю я. Мой брат склоняет ухо к моим губам. – Не позволяй этим ведьмам снова ко мне обращаться.

Сул отстраняется, моргает, глядя на меня сверху вниз. Затем кивает и разворачивается, вновь говоря с теми, кто находится внизу. И вновь все слова куда-то испаряются, исчезают в ревущем пламени. Я закрываю глаза, готовлюсь к жару. Боги! В мои вены словно вливается раскаленная магма, она пульсирует во всем моем теле, сжигает меня изнутри. Ничто мне не поможет. Ничто, кроме смерти этой ведьмы.

Почему, ну почему же они никак с этим не покончат? Мне нужно открыть глаза, открыть рот, наорать на них, чтобы кончали тянуть! Чтобы швырнули это существо на плаху и положили ее жизни конец. Сейчас. Сразу же. Нет, еще лучше, если я сделаю это сам. Мне стоит перелететь через перила галереи, схватить обеих ведьм, по одной каждой рукой. Разломать их на куски, вырвать их конечности из суставов. Лишь смерть способна принести облегчение, смерть, смерть, смерть…

Гул музыки.

Всего одна нота – сладкая и чистая, как свет новорожденного лорста. Сияющая аура, пробивающаяся сквозь языки пламени в моей душе, гасящая их один за другим.

Сперва это лишь одна нота. Но по мере того, как мелодия нарастает, как она расширяется, к ней присоединяются и другие. Высокие, хрустальные, сливающиеся в гармонию света. Жар вытекает из моих вен, его заменяет эта песня, подобная чистейшей проточной воде.

Я прихожу в себя. Я растекся по креслу, дрожу, я насквозь промок от пота. Каждая косточка, каждый мускул в моем теле болят, такую боль приносит смертельная лихорадка. Но эта лихорадка отступила. Пусть я слаб и хватаю ртом воздух, но я больше не пленник этого жара.

Сделав рваный вдох, я приподнимаюсь в своем кресле чуть выше. Где это я? Нет, погодите, я помню. На галерее, выходящей на двор друра. А тот эшафот внизу… это ведь я распорядился его возвести, верно? И эта плаха, установленная в центре, и… и…

Фэрейн.

Она там. Она там, внизу, стоит на коленях перед плахой. Перед ней уже поставили черный ящик, готовый принять ее голову. Но она не смотрит на него. Ее взгляд устремлен вверх, впился в меня. Она смотрит на меня, и в этих глазах сияет целый мир жизни.