Они едины. Они есть друг у друга. Их любовь – это вневременная симфония света, тьмы и радости.

Затем, прорвавшись через сияющие звезды, появляется фигура, окутанная темнотой. Существо зияния, пустое и бесконечно голодное. Пускай его никто никогда не видел, но он повсюду и известен под множеством имен. Сейчас я шепчу его имя, мой голос беззвучен в вакууме космоса: Морар тор Граканак.

Он протягивает могучую ладонь, хватает одного Танцора. Одним движением он сворачивает ему шею, и Небесный перестает существовать. Песнь нарушена, танец окончен.

Его супруга кричит.

Ее пламя захлестывает планеты и звезды.

Ее боль вибрирует волной разрушительной силы, вздымающейся все выше и выше, как будто она хочет накрыть все живое.

Но когда Тьма роняет тело изломанного Танцора, она подхватывает его, закутывается в него. Делает себя маленькой, жаркой и пылающей, надежно укрытой щитом костей и кожи своего супруга. Ее горе сдержано, это полыхающее ядро посреди смерти и утраты.

Я смотрю со смесью трепета и недоумения. Это нечто из мифов – старых, глупых сказок, которые когда-то рассказывали детям в попытке объяснить непознаваемое. Но те сказки в итоге оказались не так уж и глупы. Они были лишь словами, старающимися ухватить то, что попросту невозможно удержать в языке, то, что никогда не сможет существовать в границах смертного понимания. Оно слишком велико, слишком ужасно. Жизнь, смерть, хаос, любовь.

И боль.

Так много боли.

Но это я понимаю. Окутывание себя слоями камня.

Это не должно длиться долго. Подавление – это только временное облегчение. Оно приведет лишь к полному уничтожению.

– Отдай мне ее, Арраог, – говорю я и тянусь к этому миру камня, обхватываю его ладонями. – Отдай мне свою боль. Позволь мне немного подержать ее вместо тебя.

Я раскалываю камень, позволяю горячему нутру вылиться из него, словно жидкому желтку. Оно проносится по мне потоком, захлестывает мое тело, мой разум, мою душу. Эта боль превосходит все, что я когда-либо знала, эта боль невообразима. Снова и снова я натягиваю свой джор обратно, не давая себе рассыпаться, это слабая защита, но единственная, что у меня есть против этого хаоса мучений. Это длится целую эпоху. Целую вечность.

Я вижу, как мертвый дракон становится камнем, землей и грязью.

Затем Бог Глубокой Тьмы вдыхает жизнь в его глубины, и наружу выходят трольды.

И все это время Арраог остается в центре. Пылая. Одна.

Она испускает вздох. Яд сочится сквозь трещины мира.

Она ворочается во сне. Горы раскалываются и рушатся.

Она видит сны о мести. О том, что вновь поднимется в ту бесконечную высь, бросит вызов самим богам и посеет хаос на их небесах. Она видит сны об огне, разрушениях и кровавой резне, и эти сны заражают мир.