Убийство своего родителя – та черта, за которую я не могу переступить.

И нарушение супружеской верности – черта, за которую он не переступил бы… по крайней мере, осознанно.

Если смотреть на эти две вещи через призму морали, то они не так уж и отличаются.

Если ему с детства прививали, что супружеская измена – такой же грех, как мне говорили про убийство родителя, то, возможно, я могла его понять.

Но мне от этого легче не стало.

Наоборот, стало даже хуже, потому что я невольно заставила его нарушить табу. Это делало меня еще более виноватой в том, что причинила ему боль.

И все же…

Я не должна его жалеть. Мне должно быть все равно на его боль.

Я должна проклинать его имя.

И разумом я так и сделала. То, что осталось от здравомыслящей части меня, знало, что он не тот, кого я себе представляла, но подавляющая, глупая, часть меня тосковала по нему.

Когда мы сидели рядом, глупая девчонка во мне скучала по скользящим вверх касаниям его руки по моему бедру, скрытому под столом.

Я напоминала ей, какой он на самом деле.

Безжалостный.

Опасный.

И хотя он не мог быть моим врагом, но и моим союзником не мог тоже.

Так, день за днем, я позволяла шипам расти на пустыре, образовавшемся в моей груди. Они были полезнее, чем то, что было на их месте раньше.

Они защищали меня там, где не могло защитить сердце.

Глава 74

Глава 74

В тот же вечер Элла пришла ко мне и плюхнулась на диван.