– Самых достойных в скором времени освобождают. Они становятся частью моего Двора, – пояснила Дама, заметив мое замешательство. – Конечно, если докажут свою преданность мне.

– Но мертвые, брошенные упырями после набега, не имеют права на второй шанс, – напомнила я ей, чувствуя, как сжимается горло.

– В каждой войне есть свои жертвы.

– Невинные жертвы?

– Невинных не бывает! Я говорила тебе. Кроканы – восставшая деревенщина из крестьян, и все так называемые люди с благими намерениями на самом деле не имеют никакого сострадания к тем, кто ниже их. Хуже того: бедные чувствуют себя богатыми, зная, что есть еще более обездоленные. Слабые думают, что они сильные, демонстрируя презрение к последним из последних.

Этот безысходный взгляд на человеческую природу тяготил меня. Хотелось возразить Даме. Сказать, что она ошибается. Хотелось поведать о том, как мой отец заботился о пациентах, в том числе о тех, кто не мог заплатить. О том, как Бастьян предложил свой талант писателя неграмотным крестьянам с Крысиного Холма. Наконец, хотелось признаться, что в самых бедных, покрытых соломой хижинах всегда найдется место у костра для заблудшего путника, несмотря на закон о невыезде или комендантский час.

Но я молчала.

Молчала о своем крестьянском прошлом, о дворянах, которым судьба народа небезразлична, таких как Монфокон и Наоко.

Я была не готова объявить свое настоящее имя бессмертной, которая считала, что человечество уже проиграло. Чтобы задеть человечные струны Дамы, нужно вызвать в памяти ее прошлое, а не мое.

– Сестра Вермильона, – прошептала я. – Она – жертвует всем ради ближнего.

Впервые с начала нашего разговора Дама отвела глаза. Неужели я прикоснулась к заветному и она не хотела, чтобы взгляд ее выдал?

– Знаю, в Неизлечимых она была близка вам. Вермильона все еще помнит юную сестру милосердия, которой вы были в ту пору. Девушку, которая отдавала себя без остатка ради больных. Несмотря на солидный возраст, монахиня продолжает помогать больным и умирающим. Сестра Вермильона – доказательство того, что человечество не безнадежно.

– Сестра Вермильона наивна, – процедила Дама сквозь зубы. – Я тоже была такой. Но трансмутация открыла мне глаза. Возродившись во Тьме, я увидела, каков мир на самом деле. Им правит эгоизм. Вампиры и смертные, дворяне и простолюдины: все повинны. И все должны искупить вину. Единственное возможное искупление придет насильно, если мы установим здесь, на Земле, царство парий, королевство отверженных!

Дама раскинула руки, выпустив длинные рукава полночно-синего платья, как будто хотела поглотить весь мир. Рога ее диадемы больше, чем когда-либо, стали похожи на рога демона. Демона мести.