Она осеклась.
Я сбросила капюшоны с себя и Пьеро. Какой бы путь ни избрал этот паренек, у меня не было от него секретов.
– Это я, Наоко. Ты можешь говорить без опаски. Пьеро – мой друг.
– Крестная Мать сдержала слово. Лакрима освободила меня сразу же, как только узнала о смерти Тареллы.
В моем горле застрял ком, мешая говорить. Наоко тоже молчала. На ее тонких губах играла улыбка, глаза блестели.
И тут она рванула ко мне навстречу, а я к ней. Снег звонко хрустел под нашими ногами.
В этот момент сквозь серые облака пробился луч солнца, осветив волшебный лесной уголок. Ледяные сталактиты на ветвях деревьев превратились в хрустальные гирлянды, а снежный покров под ногами – в ковер из блесток.
– Деревянная башка! – во все горло заорала Наоко, разразившись безудержным смехом.
Между нами оставались последние метры.
Холодный воздух обжигал наши легкие, но безмерное счастье согревало сердца.
Среди покрытых инеем тополей мы задушили друг друга в объятиях!
27. Ночь Тьмы
27. Ночь Тьмы
– Я ЗАРЕЗЕРВИРУЮ МЕСТО ДЛЯ ПЬЕРО на следующем корабле, отплывающем в Америку, – объявил Главный Конюший.
Он смотрел на меня блестящими от света свечей глазами. Раймон де Монфокон не из тех людей, кто легко открывает душу. Однако сегодня в своей комнате в недрах «Гранд Экюри» он не мог скрыть волнения. Он видел нас живыми, Наоко и меня, после того как думал, что потерял навсегда. Грубиян-солдафон привязался к своей соседке так же сильно, как и ко мне.
Позже я рассказала ему о своих фантастических приключениях. На широком, скульптурном лице директора школы отразилось множество эмоций, когда он слушал о демонах и магии Двора Чудес.
Пьеро спал в комнате Наоко. Подруга дежурила у его постели. Я тоже провалилась в глубокий сон на соломенном тюфяке возле железной кровати Наоко, сморенная накопившейся усталостью. Через несколько часов проснувшись, немедленно отправилась под своды комнаты, где жил мой наставник.
– Не знаю, откуда у мальчика эти видения, но они могут изменить