Корэйн нахмурилась в недоумении. Она окинула взглядом фигуру правительницы от белых длинных пальцев до стоп, облаченных в легкие туфли. Она вся словно светилась; даже воздух от ее присутствия словно приходил в движение, потревоженный аурой силы.

– Дом говорил, что вам подвластна магия, – пробормотала Корэйн, напрягая память. – Редкая даже для вашего народа. Магия посланий.

– Верно. Именно так ее и называют, – ответила Изибель. – Я могу отправлять свою тень на дальние расстояния, чтобы увидеть то, что хочу видеть. Иногда мне также удается говорить.

Корэйн узнавала в Изибель ее племянника. Как и Домакриан, правительница не понимала эту ужасную боль, которую ей приходилось испытывать.

– Я была в Джидаштерне, – добавила она дрогнувшим голосом, и ее глаза заблестели. – Вместе со своей дочерью, в последние мгновения ее жизни. Я была с ней настолько, насколько могла.

Несмотря на всю свою неприязнь к ней, Корэйн не могла не сочувствовать Изибель. Корэйн видела в ней собственную мать, которая в отчаянии металась по палубе корабля, пытаясь спасти свое дитя от конца света. Когда-то Изибель испытала то же самое. И потерпела неудачу.

– Я видела, как Таристан оборвал ее жизнь, – продолжила Изибель. – Видела, как он заставил ее начать новое существование.

На мгновение спокойствие правительницы дало трещину, и с ее губ сорвался тихий стон. Потом она закусила губу, словно хотела скрыть печаль.

Корэйн, чувствуя боль в сердце, просто смотрела на нее. Она лично не видела, как Таристан воскрешал мертвецов Джидаштерна, и едва могла представить тот ужас, который выпал на долю его жертв. От Таристана было невозможно спастись – даже после смерти. Глаза Корэйн защипало, и она смахнула горячую слезу, побежавшую по щеке.

Она старалась не думать о том, кто еще оказался под властью Таристана. О Доме и Сорасе. Об Эндри. От одного воспоминания о них ее сердце разбивалось на осколки.

– Не думала, что когда-то буду желать смерти собственной дочери, но альтернатива… – Изибель осеклась, и на ее глаза вновь навернулись слезы. Она походила на древнее дерево, которое противостояло шторму и отказывалось склоняться к земле. – Это самое страшное проклятие, какое только можно вообразить.

«Проклятие, которое вы могли предотвратить», – с горечью подумала Корэйн, но, несмотря на все свое негодование, не смогла произнести эти слова вслух. Это все равно что воткнуть нож в открытую рану и несколько раз его провернуть.

– Я тоже о них скорблю, – сказала Корэйн, и ее голос отразился от каменных стен.

Горькая правда словно отрезвила их обеих, и они снова погрузились в тягостное молчание. К тому времени, когда они добрались до цели, лицо Изибель уже ничего не выражало. Они остановились перед дверью из полированного черного дерева, висевшей на железных петлях. Стоило Изибель прижать к ней ладонь, как она с легкостью отворилась.