Не сбылось…

А так хотелось, чтобы были все счастливы, чтобы Аська замуж вышла, тоже деток рОдила, чтобы семья была большая… Илью отстояла она, а вот сестру погубила.

На горе себе Аська царевной стала, да только не поняла, что никому доверять нельзя. И Устя не поняла, а только времени у нее побольше было. С нее и спрос. А она позволила о себе подумать, позволила счастливой быть безоглядно…

Не уберегла.

И что толку о вине да невиновности говорить, что толку волосы на себе рвать… только одно и осталось, обрядить сестру, словно принцессу. А еще…

На это она уговорила Бориса.

Сегодня, чуть позднее и Федора с Михайлой отпоют, и похоронят. В Соборе, в усыпальнице государевой, с соколом выбитым на плите… не надо бы туда Федора, ну да ладно! Сейчас признаваться, что не сын он Иоанна Иоанновича? Грязью семью царскую замарать?

Нельзя такого допустить, и боярин Репьев с тем согласен, на иконе поклялся он, что кроме него никто о словах Истермана не узнает.

Никто и никогда.

Аську туда же положат, и сделала Устя так, чтобы рядом с гробом Михайлы и ее гроб был. Аська его все ж любила… в той жизни точно любила, в этой может, не успела, а в той… все бы она для мужа отдала. А он и тогда — Устинью любил?

В той жизни эта любовь всех их троих сломала, в этой три жизни сберегла, а то и поболее. Пусть лежат Аксинья и Михайла рядом, а пройдет время, и снова Жива-матушка их души на землю вернет, в полотно вплетет узорчатое…

Время пройдет…

Прости меня, Асенька, виновата я перед тобой. Прости, если сможешь, а я себя никогда не прощу.

* * *

— Ваше величество!!!

Не любил Филипп лишней ажитации, на пажа с недоумением посмотрел.

Это еще что такое⁈

— Ваше величество, гонец примчался, говорит, Орден Чистоты Веры уничтожен!

Филипп едва не сел, где стоял. Повезло, по саду прогуливался, под рукой кусты роз были, вот, за один он и схватился. На ногах устоял, а руку изранил, выругался зло… не до руки сейчас!

— ЧТО⁈ КАК⁈